Снегурочка и космополитизм

Соседка. Она под зонтиком, но не потому что больна. Просто она Снегурочка и боится растаять. Она бы давно растаяла, но Наденьку не с кем оставить. Впрочем, мама приезжает на днях.

Больше они не стали печь куличи, а построили дом с настоящей дверью из спичечного коробка, которая открывалась и закрывалась. В таком доме мог жить кто угодно, даже мышка-норушка, но они поселили туда двух человечков, тоже из спичек, а третий, с длинным носом, устроился на крыше.

Снегурочка иногда отрывалась от книги и смотрела на них, и тогда Петя начинал говорить с Наденькой, волнуясь и слыша свой неестественный голос. Он бы давно подошел, но эти трусики! И главное, эти ноги — голенастые, как у страуса, с некрасиво отогнутыми большими пальцами и длинными — он носил сорок шестой номер — ступнями! Наконец, решился.

— Извините, мы не знакомы. Но Наденька сказала мне, что вы… Я прежде никогда не видел, только в театре. Она говорит… Не знаю, это очень странно… будто вы можете растаять…

— Да. А почему вам кажется это странным?

Она была беленькая, а ресницы черные, и каждый раз, когда она взмахивала ими, у Пети — ух! — куда-то с размаху ухало сердце.

— Но неужели ничего нельзя сделать?

— Едва ли. Вообще, если бы не Доброхотовы — это Наденькины родители — я бы давно растаяла. Они уехали, а Наденьку взять с собой почему-то было неудобно. Вот они и попросили. Но, знаете, как это было трудно!

— Кого же они попросили?

— Деда Мороза.

— Здравствуйте! — смеясь сказал Петя. — Это еще что за личность?

— А это очень почтенная личность. Он сейчас директор Института Вьюг и Метелей. Или, кажется, заместитель директора по научной части.

— Как его фамилия?

— Евлахов.

— Николай Остапыч?

— Да.

— Так это он разрешил?

— Да. Но только до августа.

— Как до августа? Значит, осталось только четыре дня?

— Разве? Ах да.

Она печально взглянула на него, и у Пети снова взлетело, а потом — ух! — с размаху ухнуло сердце.

3

Евлахов, плотный, с седеющей бородой, с крепким бесформенным носом между розовых щек, встретил его, бесцеремонно подняв навстречу руку с растопыренными короткими пальцами. Это значило — пять минут, больше он, к сожалению, уделить не может.

— Да, очень интересно, желаю успеха, — выслушав Петю, сказал он. — Но этими делами у нас занимается Отдел Ледников. Вы там были?

Петя ответил, что был и что оттуда его направили в Отдел Ледников и Льдинок, а там сообщили, что без директора нельзя выдать ни грамма.

Евлахов пожал плечами.

— Ладно, давайте ваше заявление сюда, — сказал он, быть может, почувствовав железную хватку в этом молодом человеке, уставившемся на него упрямыми детскими глазами. «Выдать» — написал он и вернул Пете заявление. — Честь имею.

Но Петя сделал вид, что не понимает этого старомодного выражения.

— Николай Остапыч, извините, у меня к вам еще одно дело. — Он рассказал о Снегурочке. — В сущности, речь идет только о продлении срока. Ну, скажем, до осени.

Евлахов усмехнулся:

— Знаем мы эти продления: сперва до осени, потом до зимы, а зимой… Не могу.

— Николай Остапыч!

— Послушайте, хотите вы выслушать совет старого человека? Не связывайтесь! У нее нет ни паспорта, ни свидетельства о рождении. Она числится давно растаявшей, и то, что она сидит где-то на пляже под солнцем — вообще бессмыслица, противоречащая всем законам природы. И потом, вы кто, кандидат?

— Да.

— Вот видите, — сказал Евлахов. — А она? Сейчас она Снегурочка и мила, пройдет полгода и она превратится в самую обыкновенную снежную бабу.

— Николай Остапыч! — Петя приготовился долго говорить.

— Не могу, — Евлахов позвонил, вошла секретарша. — Проводите товарища. Не могу.

4

Еще утром, до Института, он съездил на Васильевский, в Мастерскую Искусственных Снежных Обвалов, и там ему показали одну интересную штуку. Теперь, вернувшись в гостиницу, он принялся чертить ее на папиросной коробке. Что, если этой штукой в его аппарате можно заменить другую, более сложную штуку? В два часа ночи он скомкал чертежик: нельзя. И он вытянулся между простынями, убедившись с удовольствием, что кровать достаточно длинна, и его ноги, следовательно, не будут торчать между прутьями, как это нередко случалось.

Всегда он засыпал, очень быстро. Для этого нужно было только перестать думать и начать вспоминать. Но сейчас, когда он начал вспоминать, девушка под китайским зонтиком появилась перед ним, как будто только и дожидалась, когда Петя ляжет и закроет глаза. Она сидела, опустив книгу на колени, и солнце, от которого она заслонилась, все-таки золотило волосы, разделенные нежной полоской пробора.