Снег Энцелада

Исчезают в полудне, растворяются в сумерках, кажется… это все было.

— Поэтому нам и важен этот дневник, — сказал Роман. — Чрезвычайно важен.

— Это тетрадь, — поправила Аглая. — Типа ежедневника…

— А где эта тетрадь сейчас? — спросил я.

— Точно, дневник-то где?

Сухарь у Романа окончательно размок и обломился в чай.

— Дома у меня, в старых вещах.

Роман стал вылавливать сухарь затылочной ложкой, но не выловил, а только расковырял, превратив чай в неприятную мятную тюрю.

— А можно как-нибудь этот дневник достать? — поинтересовался я. — Получить сюда…

Роман растерянно поглядел в чашку, попытался отхлебнуть, но Аглая отобрала и выплеснула в корзину для бумаг.

— Можно, — сказала она. — У меня подруга приходит цветы поливать, если ее попросить…

— По почте будет недели две, — Роман налил в чашку кипяток и полоскал по кругу новый пакетик. — Если дойдет. Мне кажется, тут на почте все подряд воруют, я неосторожно зашел степлер купить, еле живым выбрался…

— Можно попробовать курьером, — предложила Аглая. — Это дорого, но дня за два привезут.

— Звоните подруге, — сказал я.

— Прямо сейчас?

Аглая отправилась звонить.

— Мне кажется, курьерам не стоит доверять, — сказал Роман. — Сейчас в курьеры принимают кого попало, всякую шваль. Мне много раз не доставляли.

— Я знаю хорошую фирму, — ответил я. — Они берут подороже, но вроде надежные.

— Я могу смотаться… — предложил Роман. — Или сам сгоняй, если хочешь.

Я думал.

Аглая разговаривала с подругой в отделе периодики, иногда смеялась.

— Можем вместе съездить, — сказал Роман.

Я заметил на стене еще один рисунок. Домик на краю поля. Изо ржи смотрят на дом животные. И непонятно, что им надо.

Я вспомнил чучела, забытые в краеведческом музее. И, пока не вернулась Аглая, сочинил сказку.

В одном большом музее жили чучела. Но пришли новые дни, и старые чучела потеряли актуальность: зачем чучела, если есть Интернет, если на любое животное можно посмотреть в любую минуту? В чучельный зал заходило все меньше людей, а дети и вовсе перестали; те, кто не любил животных, пугались когтей и оскаленных ртов с желтыми зубами, те, кто животных любил, не смотрели из жалости. Чучела без человеческого глаза стали портиться, на них налезла шерстееда, внутренние железные кости ослабли, от сырости мертвая кожа размякла и пустила в себя личинок. Чучела стали страшными и некрасивыми, и если раньше от них пахло шерстью и сохранившимся еще звериным духом, то теперь из зала живой природы тянуло гнилью. А в старом лосе поселились шумные мыши.

Позвали старого чучельника, но оказалось, что он давно умер, а нового не назначили, поскольку на эту должность найти желающих оказалось невозможно. Тогда решили в понедельник выставить чучела на задний двор и потихоньку сжечь в старой котельной. Договорились с лесником, который должен был прийти с бензопилой и циркуляркой и распилить их перед тем, как бросить в печь.

Но в последнюю ночь случилось необычное, с юга явилась сухая гроза и долго бродила над городом, чтобы в час ночи клюнуть в крышу музея молнией. И это была не обычная молния, а волшебный космический спрайт, он прожег крышу, попал в старинную люстру и разбежался от нее зелеными иглами, и каждая из этих игл попала в цель. Чучела ожили, сломали двери музея и отправились в лес.

И вот они, уже странно живые, бредут не зная куда, сквозь чащу, им страшно, плохо и больно, и они очень жалеют, что ожили, но ничего вернуть нельзя.

Сказка с бестолковым концом.

— Ограничимся курьером, — сказал я.

Глава 9. Восставший из стекловаты

Мне приснились, конечно же, звери.

Они терпеливо ждали снаружи и робко заглядывали в окна. Я проснулся и понял, что это навсегда, звери под окном окончательно вошли в перечень снов вместе с тесными чердаками, покатыми крышами, плацкартными вагонами, с обмелевшими мертвыми реками, с реками, текущими через тундру, с ночными гаражами, лифтами, в которых всегда подламываются ноги, с косыми деревянными лестницами, с дорогами, с тысячей других мест, которых я не видел в жизни, но безошибочно узнавал в своих снах.

Я лежал на раскладушке рядом с холодным угольным котлом, дожидаясь, когда окончательно рассветет и настырные звери утомятся и попрячутся, и размышляя о том, что мир, который я видел вживую, гораздо меньше мира, который мне снился. Я мог это объяснить — информационная избыточность, ты спишь, мозг не спит, мозг слушает и слышит, работает, поглащая двадцать процентов энергии; ешьте больше рыбы, она ничего не чувствует. Я понимал в своих снах все, кроме книг. Мне снились букинистические магазины, книжные развалы и библиотеки, я мог войти в любой магазин, снять с любой полки любую книгу и начать читать. Страницы мгновенно разворачивались в голове, распускались прекрасными цветами, мне всегда нравился текст и всегда удивляли названия, я читал эти книги и кое-что запоминал, правда, лишь до утра. Я любил свои сны, мечтал в них задержаться, но сейчас мне не нравилось, что сон про зверей заступил в явь.