Снег Энцелада

Аглая смутилась. А я не знал, что сказать.

— Тут у вас целый ручей… Это ужасно…

— Это здорово, — возразил я. — В детстве я хотел жить в гигантском орехе. Чтобы вокруг лес, а под ногами ручей. Так что…

Я похлопал по стене.

— Мечты сбываются.

— А я хотела жить на Ки-Уэсте, — сказала вдруг Аглая. — Знаете, там в тридцатые годы железная дорога проходила по насыпи через океан, и поезда ехали почти по воде. В непогоду это выглядело необыкновенно!

— Это был любимый поезд Хемингуэя, — сказал я. — Он как раз жил на Ки-Уэсте и часто на нем ездил. Кстати, в Ки-Уэсте его дом-музей.

— Дом-музей? — удивилась Аглая.

— Да, — сказал я. — Он написал там «Старик и море», а потом застрелился. В том смысле, что написал на Ки-Уэсте, а застрелился в другом месте, чуть позже.

В Кейп-Коде коты-онанисты, в Ки-Уэсте коты…

— Виктор, я хотела у вас спросить… — Аглая слегка замялась. — Тут такое дело… Не знаю, насколько это уместно… Одним словом, моя мама приглашает вас на обед.

Коты Ки-Уэста нам ни разу не товарищи. Мама Аглаи неожиданней, чем визит Федора. Так же неожиданно, как посылка с бейсболкой.

— Вы не знакомы, — тут же сказала Аглая. — Но она тоже «Пчелиный хлеб» читала. А я ей рассказала, что вы приехали, так она очень обрадовалась. Хочет вас пригласить.

— Неудобно вроде как…

Честно говоря, никаких неудобств я не чувствовал, напротив, обед вполне отвечал выбранной стратегии — загорать на бережке, смотреть на течение, дожидаясь колокольчиков донок. Да и есть хотелось.

— Она уже стол накрыла, — вздохнула Аглая. — Я ей говорила, что неудобно, так она не слушает. Колбасы купила, рыбу синюю, багет. Соглашайтесь, все равно у нас обедать негде.

— А «Растебяка»?

Аглая посмотрела непонимающе.

Синяя рыба, желтый багет, синяя рыба стала серьезной каплей, я согласился, и мы отправились к «Логану». «Восьмерка» мокла рядом под дождем.

— Не люблю водить, — пояснил я. — Особенно когда работаю. Вождение отнимает мозговую энергию, во всяком случае у меня. В день, когда ты за рулем, лучше за книгу не браться.

Сели в «Логан».

— А я водить люблю, — Аглая запустила мотор. — У меня наоборот — мозг прочищается. Я так счастлива была, когда машину купила, не представляете…

Вела Аглая уверенно и аккуратно, ловко объезжая лужи и выбоины в асфальте.

— Мне тут Федор про Механошина рассказывал…

Я щелкнул по зеленой елочке под стеклом.

— Должен признаться, странные приключения.

— Да, Александр Федорович учудил, — сказала Аглая с некоторой печалью. — Хотя потом напридумывали с три короба, но все равно…

Остановились на перекрестке Любимова. Раньше, кажется, Аглая жила за линией.

— Федор говорил, что Александр Федорович участвовал в заплывах… так сказать… а-ля натюрель.

— А-ля натюрель? Голым, что ли?

Пропустили старый зеленый «Урал», впряженный в возок с сеном. Мотоцикл совершенно ламповым образом пыхтел синим дымом, как маленький паровоз, в детстве я хотел такой. И сейчас хочу, вдруг понял я.

— Не знаю… Бабушка немного рассказывала. Юбилей у Механошина праздновали, выехали на зеленую. Примерно там, где Козья Речка в Ингирь впадает…

— Это же далеко, — перебил я. — Километров тридцать ниже по течению.

— Да, там. Но возле города, сами понимаете, никак нельзя праздновать. Фейерверк, цыгане, все дела, а народ…

На обочине возле кустов сирени человек лет сорока приготовлялся пустить воду, Аглая яростно ему посигналила, мужчина послал в нашу сторону неприличную конфигурацию.

— Злой в последнее время народ.

Аглая покраснела. Повернули к линии, стали взбираться на мост.

— Приехали они на реку, разбили лагерь, давай уху варить, шашлык жарить, нажрались, а потом, значит, подарки…

Аглая затормозила на подъеме.

— Ненавижу, — сказала Аглая. — Как я все это ненавижу! Ненавижу Чагинск…

— Не принимайте близко к сердцу, — посоветовал я. — Это навсегда.

Аглая брезгливо плюнула в окно.

— А потом, значит, подарки, — напомнил я.

— Что?

— Пикник Механошина. Они нажрались и собрались дарить мэру подарки.

— Да, подарки… Подарки разные дарили, ружье, кофеварку, статую, ну и адрес.

— Какой?

— Шуточный. Что Механошин вроде как столбовой дворянин в восемнадцатом колене, предводитель благородного дворянства и так далее. Механошин был пьяный, а на радостях нажрался еще сильнее, да и все остальные хороши… Ну и…

— Что?

— Уснули. Напились, уснули.

Снова поехали на мост. Аглая хмурилась.

— Александр Федорович очнулся ночью, решил всех порадовать, взял фейерверк, залез в лодку и поплыл. Правда, зачем-то голым.

— Мне кажется, это вполне логично, — заметил я. — Голым гораздо сподручнее, все приличные люди фейерверки голыми запускают. Старина Хэм всегда так делал.

Аглая взглянула на меня с некоторым сомнением.

— Это не доказано, — исправился я. — А дальше что?

— Поплыл, уснул. Ингирь быстрый, особенно внизу, и Механошина аж до Макарьева унесло.

Перебрались за мост. Я успел посмотреть влево. На путях стояли два состава — товарный с пустыми вагонами и порожний лесовоз.