Снег Энцелада

— А что там находить? Тел нет, свидетелей нет, одна кепка. Но кепка — это фикция… Да и кровь не совпала, я же тебе говорил. Никаких улик, на убийство указывающих… Это даже не глухарь, это ничего!

Подполковник заволновался в кресле.

— Понятно, — сказал я. — Так я примерно и представлял ситуацию.

— Ситуацию?

— Федя, ты же не слепой. Сам видишь, что в городе творится.

Я многозначительно улыбнулся.

— Да вижу, вижу, не слепой… — прошептал Федор. — Зинка краев не видит, ей давно про это говорили!

Зина.

— Ты прав, Витенька, у нас помойка, — покривился Федор. — Такая помойка, что в двух словах не расскажешь. Вот взять…

У Федора зазвонил телефон, он ответил.

— Да. Да, понятно. Не в ящик, а в коробку! В коробку, я сказал!

Федор яростно отключился.

— Ладно, Вить, я побежал, эти идиоты… Короче, побежал!

Федор выпростался из кресла, пожал мне руку и пообещал:

— Я загляну еще.

— А если я перееду?

Федор хмыкнул и удалился.

Первый визит. И, кажется, кепку прислал не он. Или слишком хорошо притворяется. Зачем… Зачем ему все это?

Я сел на раскладушку. Вопрос: Федор сам прибежал или послан был? Кто может послать подполковника? Не очень понятно, ладно…

Открыл «Берцы Империи».

Сегодня в «Берцах» было скучновато. Вертолетные двигатели, вести с полей, завод макароных изделий, метизный завод — одним словом, семимильные шаги индустрии.

Порадовали юные изобретатели из Западного федерального округа, разработавшие роботов — аквариумных рыбок — и научившие их биться друг с другом.

Пенсионер из Якутска запатентовал краску-гаситель: если покрасить такой стены, то ни сигналы сотовых телефонов, ни вайфай, ни телесигнал в помещение не проникнут. Предлагалось красить такой детские сады, школы и поликлиники.

Пенсионер из Голчанова предлагал проект народной пенсионной лотереи, в которой, с одной стороны, разыгрывается сверхдостойное пенсионное содержание, а с другой — проигравшие лишаются уже действующего обеспечения. Лотерея позволит снять социальную напряженность и избавить бюджет от излишнего бремени.

Минут через пять в дверях показалась Аглая.

— Убрался? — шепотом спросила она.

— Вроде да…

Я, нет мне покоя, вскочил с раскладушки.

Аглая вошла. Сегодня на ней был строгий серый костюм и красные резиновые сапоги. Мне везет на библиотекарей, подумал я. Наверное, потому что писатель. Я их притягиваю и сам к ним тянусь. Это рок, судьба. Если бы я был сервис-мастером швейных машинок, на меня бы охотились швеи-мотористки. Две тысячи семнадцатый, «Швейное дело», вспоминаю с теплотой, там была одна бригадирша, звали ее Ольга.

От Аглаи пахло сиренью. Настоящий запах, не духи. Девушка с утра собирает сирень, несет в библиотеку, потом варит кофе — от нее пахло еще и кофе. И пирожками. Чудесно.

— Что ему нужно?

— Если честно, не очень понял.

— С утра тут… бродил, — поморщилась Аглая. — Высматривал, номера записывал. Потом расспрашивал, кто приехал…

— Профдеформация, — сказал я. — Шерифом себя чувствует.

— Это уж точно…

Я предложил Аглае зеленое пластиковое кресло, Аглая отказалась.

— Вы извините, я ему рассказала, — вздохнула она. — Про вас.

— Это не тайна ведь. Федор бы и так узнал. К тому же я сам к нему собирался заглянуть.

— Да ну его…

Аглая смотрела на кепку.

Я насторожился. Но Аглая смотрела уже на журналы.

— Когда я приехала, он тоже расспрашивал — зачем да надолго ли. Бред, вам не кажется?

— Комплекс Бобчинского, — ответил я. — Или Добчинского. Или городничего. В каждом проезжем борзописце мерещится коварное инкогнито из Петербурга.

— Точно, — согласилась Аглая. — Хотел меня на временный учет поставить, представляете?

— Вполне. Ничего не поделаешь, угар муниципий.

— Что?

— Ерунда. Знаете, я собираю разные… выражения, слова. Идиомы.

— Все писатели так делают, — сказала Аглая. — Я сама в блокнот записывала. Кстати, а что ему от вас надо было?

— Наверное, тоже на учет хотел поставить.

Аглая улыбнулась.

— Вы же знакомы?

— Да, друг детства. Вместе мучили кошек.

Аглая нахмурилась.

— Фигурально, — поправился я.

— Фигурально мучили кошек.

— Ну, мы их не мучили, собственно… Федьке бабка постоянно велела топить всяких кошек, а я ему помогал.

— Вы топили кошек?! — не поверила Аглая.

— Нет, конечно. Мы их в Нельшу относили и там выпускали. В Нельше кошачья вольница была…

— Да, я помню! У меня самой был кот из Нельши! Там они все мордастые!

В Лухе коты глазасты, в Нельше коты мордасты, в Буе коты-онанисты, в Риге коты… Что-то заклинило на этих котах паскудных, поэст Уланов дурно на меня воздействует, надо гнать прочь этого кретина.

— А он спрашивал, зачем вы приехали?

— Разумеется, — ответил я. — И я ответил, что приехал писать книгу.

— Зачем вы ему сказали?

Аглая спросила это с трогательным волнением.

— Видите ли, Аглая, правда и ложь в наши дни слились до степени тождественности. Так что нет никакого смысла говорить неправду. Смело говорите правду — вам все равно никто не поверит.

Так косолапо умничают исключительно старые мудаки.

— Я работала в пресс-службе, — напомнила Аглая.

— Да! — я хлопнул себя по лбу. — Взялся учить профессионала… Извините, Аглая, писателям… присуща некоторая ограниченность…