— Это от фондюшницы, — пояснила Аглая. — Мой бывший подарил маменьке фондюшницу. Теперь вот спиртовка осталась… Там и спички рядом, тащи сюда.
Я принес спиртовку, спички и миску с кашей.
— Мой бывший был горнолыжник, — сказала Аглая. — Очень любил сыр…
Она поставила спиртовку на табуретку, на спиртовку установила миску с кашей, принялась разжигать огонь. Делала это совершенно бестолково — чиркала спичку и тут же совала ее в фитиль. Фитиль не разгорался.
— Любил сыр, разбирался в сыре, в шоколаде и в часах…
Спиртовка не поддавалась.
— Все время этот сыр покупал, и просто так его нельзя было есть, только правильно, только по пятницам. Я тоже начала в сыре разбираться… Не горит.
Аглая пощелкала пальцем по спиртовке и снова попробовала поджечь.
— Овсянку можно и холодной, кстати, есть, — сказал я. — Моя бабушка нарочно варила овсянку очень густой и резала потом как хлеб, намазывала вареньем — и вперед.
— Огонь не горит, — сказала Аглая. — Спички паршивые…
— Это циклон. Или антициклон. Когда антициклон, все горит плохо. И кровь из носа.
Я зачерпнул кашу и попробовал.
Классическая овсяная каша. Без лишних ингредиентов: ни приторных цукатов, ни неуместной ореховой композиции, отсутствуют модные семена льна или киноа, соль и сахар сбалансированы. Легкая нотка топленого масла. Отруби в умеренном количестве, причем, похоже, добавлены не специально, а присутствовали в помоле. Овсяный вкус уверенный, текстура плотная.
— Пожалуй, поем, — Аглая взяла ложку. — Чур, я с северной части…
Аглая ела с северной, я, получается, с южной, каша была кстати, не ел уже давно, овес помогает от печени. И от глаз.
— С электричеством проблемы, — пожаловалась Аглая. — Аккумулятор на машине за ночь разрядился, хотела маму подвезти, не завелась.
— У меня тоже с утра еле ворочалась. Значит, долетели.
— Кто?
— V-коптеры, — ответил я. — Занесло из Финляндии. Антициклоном.
Аглая замерла с ложкой.
— V-коптер — это пауэрбанк наоборот, не заполняет энергией, а выкачивает. В Европе это проблема — они целыми стаями летают. Садятся на капот — и весь заряд за ночь выбирают.
— А потом что с электричеством делают?
— Продают. В Европе можно продавать электричество на специальные станции. Народ арендует себе такие дроны и отправляет их на промысел, вот и к нам залетели.
Аглая стала недоверчиво жевать кашу.
— Там даже мотовампиры есть, — продолжал я. — Ночью по улицам едет такая тележка, приближается к электромобилям и потихонечку качает.
— И как этому противостоять? — спросила Аглая.
— Надо устанавливать датчик движения и форсунку с маслом — чтобы отпугивать.
— Ну не знаю…
Аглая выела в каше кратер и теперь аккуратно его углубляла. Я предпочитал есть квадратами.
— Я думаю, у нас такие квадрокоптеры бы обязательно заметили, — сказала Аглая. — Вряд ли.
— А кому замечать? Людей-то нет. Куда ни еду, везде пустынь.
— Да, нету… — Аглая отложила ложку. — Наелась что-то…
Аглая вернулась на диван и забралась под плед.
— Народу убавилось, — сказала она. — Рассосались. Разбежались то есть, восемь тысяч осталось… Или семь.
— Раньше двенадцать было, — напомнил я.
— Раньше да… Слушай, а у тебя сохранилась та книга? Не книга то есть, а материалы, что ты собирал. Про Чагинск?
— Где-то… в архиве, — ответил я. — «Чагинск: путь труда и созидания». Помню, здесь был «Музлесдревк», шикарное название, выжжено в моей памяти кипящей кислотой своей гениальности.
Аглая отложила ложку и сказала:
— Хорошее. А еще «Стеклозар» — там изоляторы собирали. Названия, это да…
— Хорошее название придумать сложно, — сказал я. — Название — это полдела… Хотя Пушкин с этим не заморачивался.
Я доел кашу и тоже положил ложку на стол. Поближе к ложке Аглаи. Приличный человек не может любить сыр. Сыр любят всякие полупокеры.
— Давно, кстати, спросить хотела — Чичагин вообще был? Или вы с Хазиным и его придумали?
— Был. Но не здесь, там, в Заингире… А где Надежда Денисовна?
— Работает. Сегодня районный день.
— А ты как? Может, проедемся? Покатаемся по району — районный ведь день.
— Чичагинск — нормальное название, — сказала Аглая. — Рому, может, возьмем?
— Лучше его сейчас не трогать, он вчера… слишком самоотверженно лечился. Пусть отдыхает.
Любовь к сыру — верный признак низшего сословия.
— Ясно. Куда поедем?
— Поедем на Новый мост, постоим, подышим. Или там рыбаки?
— Не знаю… Рыбы не осталось, откуда рыбаки?
Рыбаки упертые люди, подумал я. Они рыбачат, даже если нет никакой рыбы. В рыбалке важен процесс.
— Тогда на Новый мост.
Аглая завернулась в плед поплотнее, закрыла дом, и мы направились к моей «восьмерке».
— Рыбы нет… Чем тогда занимаются чагинские дети? — спросил я. — Мы все время на рыбалке загорали, рыбалка — детский народный обычай. А сейчас?
— Дома сидят, играют… По окрестностям родители не пускают, да и уехало много. Мать говорит, первый класс с трудом набирают.
— Радон?
— Радон. Но и тот случай повлиял. Сам понимаешь, слухи.
— Какие, например?
Мы стояли возле «восьмерки». Аглая бледновата. Вчерашний обморок. Плюс годы отравления сыром.