Я бы не сказал, что среди родителей и других взрослых были разговоры, что ожидается какая-то война, что надо готовиться. Хотя наши кавалеристы устраивали сами для себя скачки в праздничные дни – выезжали на своих конях, на столбах вешали лозу, соревновались, кто больше срубит. Демонстрировали свои навыки.
То есть, в школе у вас начальной военной подготовки не было, и о том, что воевать скоро придется, не знали?
Не знали. Может быть, родителям что-то и было известно, но до нас не доходило такое.
На 22 июня 1941 года вы как раз, получается, успели год в техникуме отучиться? Чем-нибудь этот день запомнился?
Я почти год отучился, и нас с началом войны из техникума сразу перевели на завод, который откуда-то был эвакуирован. Токарные станки были установлены в старой заброшенной церкви, и мы на них работали, точили стаканчики для мин. Если честно сказать, 22 июня ничем не запомнилось особенно. Разве что, слезы пошли из глаз у матери. Где-то дня через три после объявления войны приехал из райцентра какой-то представитель военкома с одной на всех казаков повесткой, и все сели на коней. Попрощались, расцеловались, и мы еще долго бежали за ними вслед. На этом и конец, как говорится – больше мы отца не видели. Получили всего одно письмо от него, со сборного пункта, откуда-то из-под Оренбурга – сейчас не помню точно, где он там располагался. С фронта писем мы не получали, но вот тот казак, которого я упоминал, который без руки вернулся, рассказывал: «Отец твой, Гавриил, был жив, когда я ушел в госпиталь». Мать получила похоронку, когда я уже на фронте был, и все. Где, чего – я писал после войны по инстанциям, пытался узнавать, но результата никакого не получил.
Когда вас призвали? Хотели на фронт попасть, нет?
Призвали 15 октября 1943 года, за несколько дней до семнадцатилетия. Что-то не припомню особого такого желания попасть на фронт, повоевать, отомстить за отца и прочее, но и страха или паники какой-то не было, призвали – значит так нужно. Нас человек шесть из села было призвано, моего возраста. Направили сразу на станцию Колтубановка, в знаменитый Бузулукский бор – там размещалась 12-я окружная школа отличных стрелков снайперской подготовки, 12-я ОШОССП. В лесу были построены казармы из сосновых бревен – по сути, были большие землянки, длиной около 80 метров, выкопанные наполовину в земле, обложенные бревнами. Окна были как раз на уровне земли, сверху бревенчатый накат, перекрытия засыпаны землей, мхом и травой.
Размещались в казармах по 250 человек – двухъярусные нары, четыре печки-буржуйки на каждую казарму для отопления.
Вас кто-то спрашивал о желании стать снайпером или просто, куда ткнули – туда и ткнули?
Никто не спрашивал, куда везли – туда везли, хочешь – не хочешь, как солдатиков оловянных. Выполняли то, что нам говорили, и все, больше ничего не знали. В этой школе я проучился почти шесть месяцев. Некоторые, правда, пораньше были отправлены, но меня придержали там.
А почему придержали? По возрасту?
Нет, по способностям – я помогал новичков, которые позже прибывали, обучать. У командира отделения был помощником.
Что вы изучали? Какое оружие?
Нас обучали только снайперскому делу. К примеру, изучаем тактику – и тактика тоже с уклоном в снайперское дело. Допустим, если часть обороняется, я должен выдвинуться на нейтральную полосу в ночное время, выкопать себе окоп и замаскировать его так, чтобы никто не видел. Этот наблюдательный пункт я занимал с наступлением темноты и покидал его обязательно тоже в темноте. Вел журнал наблюдения: что видел, во сколько, по каким ориентирам. Или, к примеру, действия снайпера-«кукушки» – тоже отрабатывали. Зимой 1943–1944 года морозы сильнейшие были, а мы в ботинках с обмотками…
В целом, хорошо обмундированы были, нет?
Плохо, особенно в отношении зимней одежды. Все обмундирование с фронта приходило или из госпиталей, чиненое, снятое с убитых и умерших – все это мы надевали на себя. Обмотки метр шестьдесят – метр восемьдесят, ботинки кожаные, но старые – подметки у них летели.
Перебью вас. Извечный спор, что лучше – ботинки или сапоги?
Я считаю, что сапоги все-таки лучше. Обмотки неудобно надевать, особенно по тревоге. Что еще? Примерно через месяц в казарме уже некого было класть на верхний ярус, многие в штаны мочились…
Почки застужали?