Снайпер-«попаданец»

— Ваше высочество… — мне удалось сдержать слезы, хотя голос мой все же предательски дрогнул. — Ваше высочество… Не удобнее ли нам удалиться… в покои?..

Во всяком случае, если уж мне суждено отведать сарацинского меда до свадьбы, то я предпочту сделать это на постели. Тем более что и Матильда рассказывала, что мужчины предпочитают делать ЭТО в спальных покоях… Ой!..

Должно быть, я сказала что-то ужасное, потому что… Мой любимый, мой единственный, мой принц… Он вскочил на ноги и смотрит на меня абсолютно изумленным взглядом. Он приоткрыл рот, словно собираясь что-то сказать, потом снова закрыл его, так и не произнеся ни слова, сглотнул и отер лицо рукой. Затем снова открыл рот и… снова закрыл его. Рука у него дернулась, словно он собирался перекреститься, но почему-то он раздумал…

— Марион… а скажите… какие покои вы имеете в виду?..

Его голос звучал крайне взволнованно, так, словно он не верил тому, что видел перед собой… Боже мой, неужели он передумал?! А может быть, у меня что-то не в порядке с платьем?!

Я вскочила, словно меня ужалила оса, и принялась ощупывать себя, стараясь определить: где и что у меня могло порваться? Он снова судорожно сглотнул, протянул ко мне руки…

— Ваше высочество, а епископ, которого вы привезли с собой?.. Вы хотите со мной обвенчаться, да?..

Он окинул меня затуманенным от любви взглядом, кивнул и произнес странное слово «угу»… Боже мой! Ты услышал мои молитвы! Я изведаю своего суженого с благословения матери нашей Святой Церкви!..

…Я не успела ничего понять, как Плантагенет вдруг подхватил меня на руки и закружил по саду. И это было так чудесно. Он шептал что-то на непонятном мне языке, должно быть — на готском. И осмелился несколько раз поцеловать меня!..

А потом мы вернулись в залу, и он испросил разрешения у матушки на наш брак, и матушка, разумеется, согласилась, указав, однако, что время уже позднее, да и епископ, которого мой принц привез с собой, уже так нагрузился вином, что, наверное, не смог бы отличить «Ave» от «Pater noster».

И свадьбу решили отложить на завтра, после чего принц и его сопровождающие удалились в покои, любезно предоставленные им матушкой. Причем на прощание мой Робер обнял меня и крепко поцеловал. И пожелал мне доброй ночи.

И не успел он удалиться, как началось такое… Матушка тут же пристала ко мне с расспросами: как все произошло у нас в саду? И когда она узнала, что ничего не было…

— Ты сошла с ума! Ты просто сошла с ума! — матушка сокрушенно махнула рукой. — Скажи, ведь он тебе нравится, верно? Не мужлан навроде де Бёфа и, уж конечно, не это… навроде Гисборна. Так? Так что же ты?!

— Но, матушка, — я не понимала, в чем она обвиняет меня, но все же старалась оправдаться. — Ведь завтра мы обвенчаемся, и вот тогда…

— В тебе ума не больше, чем в деревенском дурачке, — отрезала матушка. — А что ты собираешься делать, если завтра ему придет письмо от короля, в котором он сообщит, что нашел для своего наследника — а я уверена, что раз государь доверил ему свою печать и свой стяг, то со временем доверит и трон, — подходящую невесту? Какую-нибудь базилиссу из Византии или принцессу из дома Гогенштауфенов? И что ты тогда собираешься делать? Думаешь, он ослушается своего венценосного родителя?

Я думала именно так, ведь я же видела, КАК он любит меня, но матушка мгновенно спустила меня с небес на землю:

— Даже если и ослушается — представь, что с ним тогда будет? На что же ты обрекаешь своего возлюбленного? Я уже поняла, что хитрости принца Джона в нем ни на ноготь мизинца нет — сплошное благородство, весь в отца! Он поднимет мятеж против короля Ричарда, и что будет дальше? Либо он сложит голову на плахе, побежденный Львиным Сердцем, либо потом, когда принц Джон хитростью выманит у него трон!

— А если я?..

— А вот если он бросит в тебя свое семя — вот тогда он уже будет говорить с отцом по-другому. А когда ты принесешь ему наследника — совсем хорошо! Ричард и сам не слишком-то разбрасывается бастардами — я знаю только о двух — и уж, наверное, не захочет, чтобы его сын поступал иначе. Немедленно иди к нему, — закончила матушка строго. — Иди и сверши то, что должна свершить.

И, видя, что я все еще колеблюсь, добавила, улыбнувшись так ласково, как только сумела:

— Позвольте помочь вам разоблачиться, ваше будущее величество…

И очень скоро я стояла в одной рубашке у его дверей. Стояла и не могла даже поднять руку, чтобы дотронуться до дверной рукояти: мне казалось, будто она обожжет меня, или вдруг меня поразит громом, или еще что-то…

— Ступай, деточка, не бойся, — тихий шепот Нектоны, и ее рука начала открывать дверь.

— Иди! — и сильная маменькина рука втолкнула меня в комнату.

Мой принц еще не спал. Он сидел на краю кровати, размышляя о чем-то, но, увидев меня, подскочил так, словно его подпалили:

— Вы?.. Ты?.. Марион?..

Он обнял меня и увлек на кровать…

…Ну и отведала я сарацинского меда, ну и что? Ничего уж такого особенного. И никакой это не мед, тем более — не сарацинский. Однако бывают вещи и похуже. Церковная епитимия — не сравнить!..