Смысл ночи

Время от времени ко мне заглядывал Том, и мы с полчаса болтали о том о сем. Но я видел, с какой тревогой он озирает груды бумаг на столе и на полу под ним. И видел также, что он давно заметил лихорадочный огонь увлеченности в моих глазах, слишком ясно свидетельствовавший о моем желании поскорее вернуться к работе, в суть которой я старика так и не посвятил. Том еще не совсем простил меня за то, что я отказался от возможности поехать в Месопотамию с профессором С., и явно расстраивался, что я не предпринимаю попыток найти какую-нибудь другую работу. Мой капитал иссяк быстрее, чем я ожидал, — львиную долю средств я истратил за годы, проведенные за границей, и вдобавок мне пришлось выплатить оставленные матушкой долги, которые при жизни она покрывала из своих литературных заработков, — и теперь передо мной стояла необходимость найти источник постоянного дохода.

— Что с тобой творится, Нед? — спросил Том одним мартовским утром, когда я провожал его к двери. — Мне тяжело видеть, как ты безвылазно сидишь дома день за днем, не имея определенных видов на будущее.

Я не мог сказать старику, что на самом деле у меня есть в высшей степени определенные планы, а потому уклончиво ответил, что собираюсь отправиться в Лондон и временно устроиться на какое-нибудь приемлемое место, покуда не подыщу себе постоянное занятие по вкусу.

Он с сомнением взглянул на меня.

— Звучит малообещающе, Нед, но ты должен поступить, как считаешь нужным. В Лондоне, конечно же, перед человеком открывается гораздо больше перспектив, чем в Сэндчерче, и я бы настоятельно посоветовал тебе перебраться туда поскорее. Чем дольше ты будешь торчать здесь в четырех стенах, тем труднее будет тебе сняться с места.

На следующей неделе Том снова заглянул ко мне и уговорил пойти с ним прогуляться — правду сказать, я уже несколько дней не выходил за порог.

Мы прошли по тропе вдоль скальной стены и спустились на ровный песчаный берег, омываемый мерно набегающими волнами. Над нами простиралось чистое лазурное небо (лазурь из моих гейдельбергских воспоминаний), и солнце во всем своем блистательном великолепии рассыпало сверкающие блики по гребням плавно перекатывающихся волн — словно сам Бог щедро разбрасывал мириады новорожденных звезд по водной поверхности.

Несколько минут мы неторопливо шагали в молчании.

— Ты счастлив, Нед? — внезапно спросил старик.

Мы остановились, и я устремил взгляд вдаль, где небесный свод сливался с мерцающим горизонтом.

— Нет, Том. Я не счастлив и даже не уверен, что мне удастся обрести счастье когда-нибудь. Но исполнен решимости. — Я с улыбкой повернулся к нему. — Ваши увещевания пошли мне на пользу, Том, как вы и предполагали с самого начала. Вы совершенно правы. Я слишком долго просидел в четырех стенах. Пора начать новую жизнь.

— Как же я рад слышать это! — воскликнул он, хватая меня за руку. — Видит Бог, я буду скучать по тебе. Мой самый лучший ученик — и лучший друг. Но меня гораздо сильнее огорчало бы, если бы ты впустую тратил время здесь, не пытаясь добиться успеха в обществе.

— О, я твердо намерен добиться успеха, Том, будьте покойны. Считайте, что сию минуту я возродился из пепла.

Так оно и было. При виде сверкающего под солнцем могучего океана я вдруг почувствовал необычайный прилив сил и со всей ясностью осознал, что отныне у меня есть цель и предназначение в жизни. Я принял решение. Я отправлюсь в Лондон и оттуда начну свое великое предприятие.

Свое восстановление в правах.

17. Alea iacta est [102]

В Лондоне я не знал никого, помимо своего школьного друга и товарища по путешествиям Уиллоби Легриса, которому тотчас и написал письмо с просьбой порекомендовать мне приличное жилье. В ответ он сообщил, что один знакомый по клубу посоветовал написать некоему синьору Просперо Галлини — в прошлом он преподавал фехтование, а ныне держит хороший дом в Кэмберуэлле.

Я уже принял решение отказаться от нынешней своей фамилии — в общении со всеми людьми, кроме старых знакомых вроде Легриса и Тома. Она в любом случае была не моей фамилией по рождению, а своего рода псевдонимом, данным мне без моего ведома и согласия. Что связывало меня с именем Глайвер? Да ничего. Капитан Глайвер не являлся моим отцом. Так с какой стати мне носить его имя? Я тот, кто я есть, как бы я ни пожелал назваться; и покуда я не верну себе законные имя и титул, я буду принимать любые псевдонимы, какие сочту нужным. Вся моя жизнь станет маскарадом, ежедневной переменой костюма и характера. Мой мир превратится в театр одного актера, где я буду выходить на сцену то в одной роли, то в другой, в зависимости от обстоятельств. Я стану incognitus.Неизвестным.