Они долго катались по городу, то есть катался Павлов, а Сирин исправно таскал его, как рикша, на поводу. Правда, один раз пес не рассчитал и, проскочив спокойно сам перед каким-то фургоном, едва не угробил своего хозяина. Павлова задело не сильно, но швырнуло порядочно, и после этого он отвязал поводок от рамы. Пес, однако, к его немалому удивлению, никуда не рванул, а скромно и воспитанно побежал далее рядом и чуть впереди велосипеда. И Павлов, на всякий случай не сводивший с него глаз, вдруг обнаружил, что они едут почему-то уже по Караванной. Сирин же как-то вожделенно и тоскливо, подсекая велосипед, все забирает вправо к мосту. Мелькнули каменные лошадиные головы, выпрастывающиеся из круглой стены, затем пахнуло пронзительным запахом фонтанной воды, и вот они уже резво покатили по Хамовой.[75] Пес трусил уверенно и неожиданно нагло присел на газончике прямо перед Театральной академией. Делал он это свое обычное дело с каким-то победным торжеством и высокомерием, после чего закидал вход в академию комьями земли. Один из них попал прямо в лицо выходящему длинноволосому парню. Тот сначала выругался, но потом, увидев и поняв откуда и чем в него попало, вдруг громко расхохотался. – Видно, не только нашего брата достало это заведение! – Услышав такое, Павлов тоже вспомнил, как его одноклассник, в свое время изрядно потрепанный школой, стал регулярно выводить свою собаку гадить в школьный двор. И как выяснилось, таких мстителей оказалось немало. Они радовались друг другу, смачно поощряли питомцев и уходили оттуда совершенно счастливыми. Парень же тем временем уже говорил подошедшему приятелю: – …Еще и ВВ писал, что Тенишевка ничем не отличалась от прочих школ мира, и гадостей в ней было не меньше, чем сейчас у нас.
– Если не больше! – подхватил приятель, и они, посмеиваясь, скрылись в соседнем погребке.
Вот так вот! Далекое неведомое поместье оказалось всего-навсего училищем. Впрочем, в Петербурге порой случаются вещи и похлеще.
Павлов тоже рассмеялся: но над собой. И, главное, над тем, как его Сирин, вполне оправдывая свою кличку, красиво мстил надоевшему еще в далекой юности учебному заведению. Он расцеловал пса в нос, и они помчались домой.
Все дальнейшее уже не составляло проблемы. Верная мышка быстро принесла Павлова в заброшенное имение.
Лютка стояла на древних новгородских землях, через которые волнами катились шведы, крестоносцы, поляки, литвины, и земля ее густо была напитана русской кровью вкупе со вражеской. Кровь эта с веками прорастала мощными борами, но порой выкидывала коленца и выдавала что-нибудь далекое, вроде дамасских роз или пиний Кампаньи. И речонка с больным именем Язвинка послушно несла лепестки и опавшие иглы своему феодалу – Оредежи, разливаясь и затопляя все кругом. Подполковники и контр-адмиралы, статские и тайные советники ничего не могли сделать ни со своеобразной растительностью, ни с капризной речкой, пока в конце века девятнадцатого Лютка не попала в руки Щербатского. И он не стал спорить, а, следуя тайной свободе востока, попытался обернуть странности места себе на пользу. Из необычных деревьев он сделал прекрасный пейзажный парк, перед домом разбил сквер, поставив экзотические пинии и туи стражами
Лютка пережила революцию и наверняка пережила бы и последнюю войну, которая не была для нее в новинку, если б не смерть Щербатского в сорок втором. Железный дух, поддерживавший внешнюю обыденность места, ушел, и тайные силы земли взяли свое. К тому же к старой крови добавилось в изобилии новой, и все преобразования пошли прахом. Земля принялась выкидывать новые кунштюки, по болотам зарыжела испанская осока, по склонам – саксонская бузина, а на поверхность то и дело стали выходить какие-то обломки далеких времен.
Павлов читал сухие слова краеведческих справок, но на голубоватом мониторе читались не годы продаж и разделов, а вставали видения борьбы человека с природой и временем. И он сквозь такую же голубую дымку видел тот свой июльский день, когда они бродили по неизвестным развалинам. О, как опасно незнание! Как неоправданно легко и смело мы бродим над бездной, не представляя, как и чем предстоит расплачиваться за самоуверенность незнания!