Смотрины и сговор

Знаем; мы и к ней сватались. Иван Гаврилыч в те-поры от ней в бегах находился, в Грузинах проживал. Дело-то до графа доходило, граф уж им разделюцию сделал. Вы меня, говорит, тятенька, хоть на поселенье сошлите, а уж на этой вашей невесте я жениться не согласен. Так уж он его точил, точил… целый год в деревне на фабрике держал…

Федосей.

Ишь он у вас какой!

Макар.

Бедовый! Он только кажется-то подхалимом, а блажной старик. (Молчание). Старше-то вот стал тише, а то, бывало, что делал – страсть! Стекла, посуду в трактире перебьет: получай, говорит, капиталы за все, что стоит, а ндраву моему не препятствуй!.. Раз он у нас без вести пропадал.

Федосей.

Ну!

Макар.

С немцем, с красильщиком, запили, а куда же их черт, с пьяных-то глаз, дернул? – в Ростов уехали, да две недели там и хороводились. Бабушка выручать ездила, обманом его оттеда в пустынь увезла, там только очувствовался… Крутой человек! С немцем это они раз было дом сожгли. Тот ему, болтали тогда, какую-то химию показывал. А мадам у немца жила молоденькая, при детях была приставлена насчет науки, так захворала со страху: я, говорит, таких людей сроду не видывала. (Молчание). Коли ежели за ним не усмотрят, он и ноне какое ни на есть колено выкинет, уж он это разрешение себе сделает… Сына женит – нельзя.

Федосей.

Ну, а теперича с Иваном-то Гаврилычем они в ладах, аль нет?

Макар.

Простил. Батюшка, сказывают, на духу уговорил. Сама ездила, батюшку просила.

Федосей.

Мы вчера с хозяйкой к ворожее ездили, так не насчет ли этих делов она гадала? Куфарка сказывала, что хозяйке не совсем ладно вышло…

Макар.

Об нем, это верно.

Федосей.

По твоим речам, надо полагать, так. Пойти велеть дворнику ворота запереть, а то лишнего народа много наберется.

Макар.

Это ничего, пущай смотрят.

Федосей.

А что, в самом деле, пущай смотрят.

Макар.

Уж это везде такие порядки.

Федосей.

Ну, ладно.

Небольшая комната, оклеенная желтыми обоями. ДУША и ИВАН ГАВРИЛОВИЧ сидят на диване.

Душа.

А после сговора вы к нам каждый день будете ездить?

Иван Гаврилович.

Не токма что каждый день, а коли бы ежели какая возможность была, я бы совсем от вас не поехал.

Душа.

Скажите мне откровенно: вы в меня очень влюблены?

Иван Гаврилович.

Какое ж в этом есть сумнение? Поэтому самому я и жениться на вас хочу. (Целуются. Продолжительное молчание).

Душа.

Может быть, с вашей стороны это только один разговор, а на уме вы совсем другое держите.

Иван Гаврилович.

Я только одно в уме содержу: поскорей бы мне от тятеньки на свою волю выдти. Ежели я буду жить сам по себе, тогда совсем другая статья будет. А то как раздумаешься иной раз, и выходит, что я самый несчастный человек в своей жизни. Вы, может, по вашим чувствам ко мне, не видите, в какой меня строгости тятенька содержит. Давеча я папироску закурил; кажется, ничего тут нет такова, особенного, а уж он косится, и должон я этот взгляд понимать, к чему он клонит… А клонит он к тому, что это им не нравится, что я папироску закурил. Ну, я и бросил, сделал им это удовольствие. (Молчание).

Душа.

А вы прежде были влюблены?

Иван Гаврилович.

При этакой жизни, какая тут любовь: больше все худое на ум идет. Иной раз и не хотел бы чего сделать, и противно бы, кажется, а делаешь, потому самому, что грустно, – думаешь: легче будет. А женить-то меня давно собирались; невест-то мы штук шесть пересмотрели: то самому не понравится, то самой не приглянется. Сам-то больше насчет денег – чуть что – и конец!.. а сама, – Бог ее знает чего хочет. Спросишь, бывало: что, маменька, как? Боюсь, говорит: почитать меня пожалуй, не будет. Шабаш! Другую, значит, надо смотреть. Когда мы к вам-то приехали, я и говорить-то ничего не мог, боялся, что вы им не понравитесь.

Душа.

А если бы я им не понравилась, что бы вы сделали?

(Входят Смесова и Марья Ивановна, чиновница).

Душа.

Ах, маменька, вы помешали нашему разговору.

Смесова.

Говорите, миленькие, говорите.

Душа.

Нет, уж мы после окончим, а теперь лучше пойдем в залу.

Марья Ивановна.

Об любви, чай, больше толкуете?

Иван Гаврилович (смеется).

И об любви, и обо всем-с.

Марья Ивановна.

Уж, известно, у жениха с невестой другова разговору и быть не может.

Душа.

Мало ли есть разного разговору…

Марья Ивановна.

Нет уж, Авдотья Еремеевна, вы меня извините, а я очень хорошо понимаю ваше положение: я ведь тоже замуж выходила.

Душа.

Это вы по себе судите, а я про любовь совсем напротив понимаю.

Смесова.

Что тут понимать-то? Понимать-то нечего… пустяки-то… А ты молись Богу, чтобы Бог дал счастья… (плачет).

Иван Гаврилович.

Это, маменька, первое дело!

Марья Ивановна.

Первое дело.

Душа.

Пойдемте в залу. (Уходит с Иваном Гавриловичем).

Марья Ивановна.

Что это вы такие нынче грустные?

Смесова.