– Что ж это творится, посреди бела дня, возле самой крепости. – Бормотал Ильич, спешно надевая бронь Лексея прямо поверх рубахи. Компаньон показывал, что жилет можно одевать без поддоспешника. Охрана Новгородца пустила первые стрелы в гущу врагов, с тридцати шагов промахнуться невозможно. Двое ливонцев рухнули у мачты, в ответ вылетела стрела из кустов, без результата. Вот тут то и пригодились арбалеты, загребные на носу в течении похода освоились с оружием и ловко били уток, по пути следования.
– Кирьян, в кустах нехристь сидит, помнишь, как селезню бошку срезал? – Пахом с мечом в одной и с кортиком во второй руке руководил боем.
– Сделаем Пахом Ильич. – Кирьян прицелился, и противный визг перекрыл шум боя. Неудачливый лучник схватившись руками за брюхо выкатился из зарослей оглашая воплями окрестности.
Новгородскую ладью стало постепенно сносить течением к соседу, команда, вооружившись саблями, была готова помочь собрату по несчастью.
– Большого, большого на коне. Семён, да не спи ты. – Ильич показал мечом в сторону предводителя разбойников. Высокий немец в остроконечном шлеме восседал на лошадке рыжей масти, прикрывшись щитом. Два сержанта стояли рядом, прикрывая коня от стрел.
Генрих наплевал на все предостережения собратьев, обождать удобного момента и большим отрядом отправиться в поход на Псковские земли. Псков далеко, а добыча нужна сейчас. Лазутчик из Лук прибежал в лагерь поздно ночью.
– Две ладьи господин. Рано утром пойдут в сторону Новгорода, трюмы забиты товаром. Команды по пятнадцать человек, оружия не видел. – Докладывал шпион. Малозаметный пруссачок, недавно окрестившийся, был послан в город за две недели до вылазки, под предлогом закупки бочонков с мёдом. Генрих понимал, что с отрядом в двадцать человек, шастать возле Дятлинской крепости опасно, но жажда наживы взяла вверх.
Арбалетный болт чиркнул по верхнему краю щита, вонзился в глаз, выламывая затылочную кость. Помощь святого отца в отпущении грехов не требовалась. Генрих рухнул с коня без звука, ковёр травы смягчил падение, но мёртвому телу было уже всё равно.
– Прямо в яблочко. – Прошептал Семён.
Гибель предводителя ливонцев оказалась переломным моментом в сражении. Команд больше не подавалось, стрелы с соседней ладьи били в упор, казавшиеся безусловная победа уходила из рук.
– Генрих пал. – Прокричал сержант, внося панику в рядах кнехтов.
– Поднажмём ребята. – Прорычал Пахом и перепрыгнул на соседнюю ладью. За ним последовала команда, два удара вёслами проредили строй противника, Ильич сбил удар короткого меча, увернулся от секиры и заколол кортиком первого противника. В этот момент по животу резанул вражеский нож, у Новгородца аж сердце сжалось.
– На! – Крикнул купец и воткнул в раскрытую пасть ливонца свой меч. Азарт боя охватил Пахома, жертвы превратились в хищников. Кирьян подстрелил одного из сержантов, стоявших на берегу, деморализованный враг стал спрыгивать с ладьи пытаясь спастись в ближайшем лесочке.
– Секи схизматиков. Наша взяла! – Ильич бежал к лошади, возле которой копошился оставшийся ливонец, пытаясь вынуть ногу мёртвого Генриха из стремени.
Победа была полной, в живых из всех нападавших остался только пруссак. Добыча была скудной, доспех Генриха с его лошадью по цене превышал стоимость всего вооружения отряда ливонцев. В живых на второй ладье осталось пять человек, среди людей Пахома Ильича потерь не было, четверо легкораненых не в счёт. Продолжать дальнейший путь решили на следующий день, раненым требовался отдых, да и пленного допросить не мешало.
Пруссак запел подобно весенней певчей птице, жалуясь на свою горькою судьбу. Хвалил храброе Православное воинство, ругал Генриха-собаку, мечтал поскорее обратиться в истинную веру, стоять на страже земель Русских и если будет позволено, то за небольшое вознаграждение шпионить в Ливонии. Последняя фраза была произнесена явно зря, присмотревшись внимательнее к пленному, купец потерпевшей ладьи Захар Пафнутьевич опознал соглядателя.
– Да это гад сидел за соседней лавкой в харчевне, вспомни, Пахом Ильич. – Раненый в ногу купец схватил за грудки пруссака и стал трясти словно грушу.
– Раз сидел рядом, значит, мог слышать, что на восходе в путь пойдём. – Сделал вывод Ильич.
– Это не я, меня заставили, секли кнутом. – Врал пленный.
Глянда был из племени кривингов, может, и пороли его в детстве, да видимо мало. Два года назад он прибежал к ливонцам и выдал местонахождение древнего капища, охотно проводив до места отряд изуверов-паломников. Может и прельстило возможность обретения новой веры изгоя, но скорее всего толчком к предательству послужил отказ старейшины выдать свою дочь замуж за Глянда. Шпионить в Луках он вызвался сам, поскольку хорошо говорил на местном наречии и кроме, как пакостничать ничего не умел.
– Пусть роет могилу для псов ливонских, видеть эту мразь не хочу. Стольких душ сгубил окаянный, тьфу. – Пахом Ильич сплюнул и отошёл в сторону трофейного барахла.