– Данила, оставь нас одних, твой сын при смерти, буду его спасать, тебе на то смотреть негоже. – Кузнец не стал спорить и вышел из бани, правда, недалеко.
Растерев руку спиртом, вколол Петру сорока процентный раствор глюкозы, для снятия внутричерепного давления. Парень стал постепенно приходить в себя, и что-то бормотать. По инструкции от головокружения нужен бетасерк, в качестве болеутоляющего подойдёт максиган, либо анальгин. Двадцать таблеток выдавил из упаковок и сложил на два куска бересты.
– Данила, иди сюда, знаю, что где-то рядом. – Крикнул в открытую дверь бани.
Кузнец не заставил себя долго ждать и появился в проходе. Увидев пришедшего в сознание сына, схватился левой рукой за свой затылок и громко выдохнул.
– Вот пилюли, три дня будешь давать сыну по две в день с этой кучки и вот с этой. – Показал рукой на бересту с таблетками.
– Четыре дня по одной из каждой кучки. Постарайся не тревожить больного, полный покой, сон, питье, которым его поили тоже давай. Если нет валерьянки, вот склянка с валокордином. Десять капель на черпак воды. Зачерпнул ковшиком воду и накапал из пузырька десять капель. Взял четыре таблетки, поднёс ко рту Петра и заставил запить лекарство. Делал всё медленно, что бы Данила видел и запомнил.
Названные лекарства для кузнеца ничего не значили, Отче наш не успел прочесть кузнец, а сынок очухался. Помощь при спасении можно принять от кого угодно, пусть знахарь не крестится, молитв не читает, бес с ним. Главное сына поднять.
-Батя, как это. – Прошептал ослабевшим голосом Пётр.
– Лежи сынко, спи, знахарь вылечит. – Данила погладил сына по голове и остался с ним, пока тот не уснёт.
– Приду завтра, проведаю, вот ещё что, никаких судебных тяжб покуда сын на ноги не встанет. Иначе, не помогут лекарства. До завтра. – Вышел из бани и пошёл к поджидавшей невдалеке Степаниде, оставив наедине сына с отцом.
– Плохо дело, парень еле жив, дай Бог подниму его на ноги. – Врать торговке не имело смысла, если Пётр три дня не поднимается, изредка приходя в сознание, то возможен ушиб головного мозга. Выживет, уже хорошо, а будет ли нормальным после травмы, это под вопросом.
А что же делать? – Степанида остановилась, чуть не плача схватила меня за рукав и развернула к себе.
– Ждать. Парень получил самое лучшее лекарство в этом мире. Будем надеяться на крепкий молодой организм. Пока идёт лечение, суда не будет. – Убрал женскую руку со своего рукава и зашагал дальше, к дому сотника. Торговка не отставала и следовала за мной, возможно, именно во мне она видела единственное спасение своего непутёвого сына.
В тереме Савелия, сидя у холодной печи, я размышлял, чем можно помочь сыну кузнеца. Рядом стояла корзинка с пирожками, Степанида была принята на постоянную работу с окладом пол гривны в месяц. Учитывая, что корзинка пирожков стоила одну ногату, где чистая прибыль составляет тридцать процентов от реализации, то это было неплохое предложение. Ей вменялось в обязанности покупать и готовить еду для обитателей дома, следить на торгу за всевозможными воришками и постараться выяснить, где они собираются, попутно продавая пирожки. Через два дня надо было отправляться назад к камню, сруб к тому времени возведут. Что я делаю в Смоленске? Почему вместо решения своих вопросов, на меня сыпятся всё новые проблемы? В деле расследования кому я наступил на хвост, не приблизился ни на шаг. После полудня, по плану надо было навестить Евстафия, но мне казалось, что это дохлый номер, идти не хотелось, невидимая паутина под названием апатия, окутала и предлагала сдаться.
(1 новгородская гривна = 204 гр. Серебра = 20 ногат; 1 ногата = 2,5 куны).
Ровно в двенадцать часов, прихватив с собой в качестве провожатого Степаниду, нехотя отправился в торговые ряды. Людей на улицах мало, детей дошкольного возраста совсем не видно.
– Степанида, отчего малышей на улице нет? – Поинтересовался у торговки.
– Мор девять лет назад был, народу померло – тысчи. – Сопровождающая как то с грустью посмотрела на меня, поправила плетёную корзинку, пропуская меня вперёд. – Вот и берегут деток, не пускают за ворота. – Услышал со спины.
Торг делился на две части: первая на Подоле, рядом с причалами, вторая в самом городе. Отдельно от всех торговали немцы, их круглая церквушка стояла за городскими стенами, однако, селиться они предпочитали за укреплениями. Всеми правдами и неправдами постепенно скупали, чаще арендовали лавки и смешивались с купцами из Руси. Рынок есть рынок, тут свои законы. Лавка Пахома Ильича мало чем отличалась от своих собратьев по ряду. У кого-то торчал флажок, прообраз современного рекламного билборда, чаще на фасаде рисовали картинку, с изображением профилирующего товара.
– Вот, лавка Новгородца, я тута поторгую. – Степанида указала рукой на маленький домик, с большим окном и раскрытой дверью, возле которого суетилось пару человек.
– Пирожки! Пирожки румяные! – Голос торговки был звонок, и в радиусе нескольких метров перекрывал шум торгующего люда.