Смилодон в России

У царева кабака да у харчевок с обжорками народу тоже хватало — хмельного, всякого, разного. Пили с утра пораньше — кто с горя, кто с радости, кто сдуру, кто просто так. С легкостью расставались с монетами, судорожно дергали горлом, истово, с жадностью, словно перед смертью припадали губами к чаркам. Забыться, захмелеть, залить глаза, дабы не видеть, не слышать и не понимать ничего. Уйти хотя бы на время из этой жизни…

Впрочем, не такой уж и плохой — похлебка была наваристой, жареное мясо — сочным, пироги с зайчатиной, капустой и грибами вызывали слюнотечение. Буров и Лаура поели, побаловались чайком и остановились отдышаться у пустующего эшафота. Больше всего на свете им хотелось сейчас сбросить шкуры, не спеша помыться в баньке и завалиться спать. В обнимочку, без задних ног. И чтобы никаких там Зубовых, де Гардов, летающих гадюк. Ни гнуса, ни мошки, ни зловонных болот… Однако это была минута слабости, не более.

— Да, вредно много жрать, — тяжело вздохнул Буров, вытащил мешочек с самым ценным и ласково взглянул на Лауру: — Вот, возьми. Как-нибудь перезимуешь. А я ухожу. Так что все, давай прощаться.

Хорошо было, разумеется, уйти не сразу, а заглянув еще к майору Зубову для разговора по душам. Однако толком с тремя патронами не поговоришь, а только спровоцируешь шум, гам и, в конечном счете, погоню. Так что лучше уйти тихо, по-английски, — ладно, пусть живет уродом.

— Прощаться? — изогнула бровь Лаура, покачала мешочек на руке, и неожиданно в голосе ее прорезалась ярость пантеры: — А меня ты, сволочь, спросил? Считаешь себя вправе решать за всех? Да на хрен оно нужно, это твое святое благородство? Я уже однажды чуть не потеряла тебя и более искушать судьбу не собираюсь. Так что заткнись насчет прощаний, — и она с силой, так что клацнули бриллианты, бросила мешочек Бурову. — Вместе, только вместе.

— Да пойми же ты, глупая, это опасно, черт знает как опасно. — Буров, не сдерживаясь, схватил ее за руку, обнял за плечи, потряс. — Ты ведь даже не знаешь, куда я, в какую сторону. Можешь не пройти. Запросто сложить башку, погибнуть. Слышишь ты, дуреха, погибнуть!

В глубине души, несмотря на злость, он был полон восхищения, преклонения и тревоги — какая женщина! Только вот и впрямь, пройдет ли?

— Да слышу я, слышу. — Лаура вдруг тоже обняла Бурова за шею, поднялась на цыпочки и с чувством прошептала в самое его ухо: — Только уж лучше сдохнуть с тобой рядом, чем медленно околевать здесь в одиночку. Васечка, хороший мой, не гони меня, пойдем вместе.

И Буров сдался. Верно французы говорят: que femme veut — Dieu le veut[512]. А уж если любимая…

III

НЕДЕЛЮ СПУСТЯ

Кровавая скала была в точности такой же, как двести лет назад, вернее, вперед, — отвесной, словно вырубленной топором, цвета киновари, с остроконечной, будто бычий рог, вершиной. Перед ней идеальным полукругом лежала каменистая пустошь, границу отмечали небольшие, вытесанные из гранита пирамидки — ошо, “вехи жизни”. Золотой бабы, наследия бога Ура[513], уже не было в помине.

— Ну вот, дошли, — несколько торжественно вздохнул Буров, вытащил волыну, погладил, покачал и зашвырнул в болото. — Прощай, милая, сослужила службу.

Глянул нежно на Лауру-Ксению и ободряюще усмехнулся:

— Ну что, передохнула? Тогда вперед.

Вокруг подрагивали веточками чахлые березки, где-то за спиной могуче волновалась тайга, а у горизонта, из-за кровавой скалы величественно выплывало рыжее, уже совсем не греющее северное солнце. День, похоже, обещал быть запоминающимся.

— Да, на редкость милый ландшафтик. Очень радует взор. — Лаура усмехнулась, взяла Бурова за руку, и они пошли прямо на восход — неспешной походкой людей, которым возвращаться некуда. С легкостью преодолели незримую границу, отмеченную вехами ошо, и направились к треугольному, в обрамлении мхов, неприметному отверстию в скале. Чем-то оно здорово напоминало вход в преисподнюю.

“Это вот заместо золотой бабы, чтобы моя осталась при мне”. Буров достал мешочек с драгоценностями, положил на землю и потянул Лауру в лаз, в котором начиналась узкая, круто уходящая вниз под землю галерея. Фонарь здесь был не нужен — пол, стены, низкий потолок, видимо, покрытые светящимися бактериями, излучали тусклое багровое сияние. Скоро они очутились в громадном — девятиэтажный дом поместится — зале, и Буров услышал знакомый голос, казалось, что он раздается прямо в голове и звучит волшебной, туманящей рассудок музыкой. Говорила Мать Матери Земли Аан, открывающая двери в другие миры.

— Ты пришел опять… И не один… С тобой женщина… — Голос настороженно замолк, на миг воцарилась пауза, но только на миг. — Она тоже Великий Воин. Идите оба. Я покажу дорогу.