Смятение сердца

Они могли теперь быть вместе, могли любить друг друга, все взять и все отдать, как только и бывает во время настоящей близости. Он ждал этого долго, очень долго, и теперь собирался все испытать сполна: как прижимаются к его груди атласные женские груди, как трутся друг о друга голые бедра, как звучит стон наслаждения, вызванного его движениями.

— Иди ко мне! — Это была уже не просьба, а приказ. Хантер сел, вытянув ноги, и притянул Сэйбл к себе на колени. Когда последняя пуговица брюк оказалась расстегнутой, его член вырвался наружу во всем великолепии.

У Сэйбл испуганно округлились глаза. Она смотрела вниз — туда, где с силой прижималась к ее животу твердая, как железо, штуковина, и пыталась представить ее внутри себя… Но не могла. Как же в таком случае все происходит между мужчиной и женщиной? Внутри женского тела просто не найдется столько места!

Как, однако, странно все это выглядит… Она протянула руку и провела кончиком пальца вдоль всей длины члена, понятия не имея, что это прикосновение заставило невидимую молнию пронзить пах Хантера. Сжав зубы до скрипа, он судорожным рывком привлек Сэйбл ближе, раскачивая вверх-вниз. Ее плоть была нежной, горячей и очень влажной, обещая объятие необыкновенной сладости.

Сэйбл отодвинулась (ее любопытство не было удовлетворено) и вернулась к созерцанию и осязанию. Интересно, как еще называлась «та часть», кроме «мужского достоинства» — чудное, нелепое название, услышанное случайно. Она была поразительно твердой и подвижной, она не хотела просто покоиться между ее бедрами и временами судорожно вздрагивала. Ее вершинка была блестящей и более темной, а ниже оказалось очень удобно обхватывать рукой. Оказавшись в ладони, она пульсировала, живая и нетерпеливая.

— Что же ты делаешь со мной, ведьма!..

И на этом истекло время, отпущенное Сэйбл на исследование. Хантер отодвинул ее еще чуточку дальше, вдоль своих ног, чтобы удобнее было оказаться внутри — сначала едва прикасаясь, потом осторожно раздвигая, потом делая первый несильный толчок. Как горячо было внутри нее… и как узко! Он очень надеялся, что не причиняет ей сильной боли.

Сэйбл совсем не было больно. Восхитительное чувство заполнения поражало новизной, заставляло прислушиваться к тому, как Хантер вдвигается внутрь толчками, все глубже и глубже. Она чувствовала, что растягивается, принимает нужную форму, и вместе с этим росло чувство густой, почти вещественной сладости. Движение внутри становилось все быстрее, пока одним сильным рывком внутри не оказалась вся «та часть» без остатка.

Как раз в этот момент Сэйбл как будто рассекли пополам.

Каким мимолетным ни было ощущение преграды, Хантер успел заметить его. Абсурдная мысль мелькнула в его затуманенном мозгу, но тотчас исчезла. Он с досадой отмахнулся от подобной нелепости. До мыслей ли было ему, чего бы они ни касались! Он был в огненных ножнах, шелковых, податливых и одновременно невероятно тесных. Он мог утратить контроль над собой в любую секунду!

Между тем Сэйбл разом потеряла интерес к происходящему. Острота боли быстро пошла на убыль, но тупая ноющая пульсация осталась, мешая воспринимать любые ощущения, кроме этого. А потом всякое движение прекратилось и появилась ласка, уже знакомая, но от этого не менее сладостная: Хантер дотронулся там, где их тела соприкасались. Это и его поцелуй, простой и жадный, заставили вернуться и жар внутри, и сладость, похожую на густой мед. Сэйбл шевельнулась, качнулась вперед-назад. Он был внутри, он был ее, он предоставлял ей полную свободу. И он был невероятно, неописуемо сладок там, внутри. Ничто — никакая другая ласка — не могло сравниться с тем, что она чувствовала сейчас.

Она забылась, потерялась в толчках и качаниях. В этом было что-то от езды верхом, от наслаждения всадницы властью над своим скакуном. Но сознание этого было всего лишь фундаментом, на котором строилось ослепительное здание, тянулась к солнцу вершина, готовясь коснуться живого опаляющего огня.

Сердце стучало в неистовом темпе, наполняя уши грохотом, подобным раскатам грома. Казалось, кровь вот-вот закипит во всем теле, и хотелось быть заполненной до отказа, до боли. Невидимые волны сталкивались вокруг и внутри, становились все горячее, ревели все громче.

— Еще, еще, еще! — слышала Сэйбл почти у самых губ, но не в силах была открыть стиснутые веки, чтобы увидеть лицо Хантера. — Моя ведьма… Моя дикая кошка…

Прохладный воздух речной поймы странно раскалился, его не хватало, и дыхание все чаще прерывалось в горле.

— Что со мной, Хантер? — прошептала она, чуть не плача. — Помоги мне!

Они были совсем рядом — звезды, — они метались вокруг разноцветным фейерверком, и казалось, их можно коснуться, протянув руку.

— Сделай что-нибудь, Хантер!

Звезды были рядом, но они ускользали. А потом руки сжали бедра Сэйбл, разом укротив ее неистовство, заставив расслабиться. Теперь он был господином, а она — рабыней, он что-то делал с ней, заставляя неописуемую сладость стремительно нарастать.