Смятение сердца

Какой-то глубокий, примитивный инстинкт подсказал Сэйбл, что отвечать нужно особенной покорностью, особенной мягкостью. Хантер имел полное право чувствовать гнев, но и она была права, храня свою тайну. Если бы хоть одна живая душа (за исключением Фебы, конечно) знала, что она — не мать Маленькому Ястребу, ей бы ни за что не удалось продвинуться так далеко к северу. Возможно даже, именно Хантера и надо было держать в самом полном неведении. Возможно, он и сам понимал это, потому так и злился.

— Ты даже представить себе не можешь, что ты сделала со мной! Вот! Чувствуешь? Чувствуешь? — Схватив руку Сэйбл, Хантер прижал ее к себе — туда, где под брюками ощущался длинный твердый стержень.

Сэйбл затрепетала, веки ее разом отяжелели и опустились, зубы больно прикусили нижнюю губку. Однако она и не подумала вырываться. Ощущение было… было… бесстыдно сладостным, как и все, связанное с Хантером. «Та часть» была горячей, каменно-твердой, она пульсировала, жила какой-то отдельной жизнью! Это было нечто предельно мужское, особенное, неизведанное. Изведать — вот то, чего она хотела сейчас, изведать в полном смысле — увидеть, потрогать. Она сгорала от любопытства, была одновременно возбуждена и испугана.

Что с того, что это желание непристойно? Разве она не свободна сейчас от всех норм и правил? Разве они оба не свободны? Вокруг только дикие, пустынные равнины, только вой ветра над небольшим ущельем, где несется бурлящий поток. Звук его стремительного движения отдается в ушах… Или это бьется разгоряченная кровь? Вокруг никого, никто не сможет помешать ей сделать то, чего она хочет!

Ладонь Сэйбл потерлась о твердый стержень, пальцы сжались, стремясь охватить его.

— О Господи… — выдохнул Хантер. В этом полувздохе-полустоне было столько счастья, что она почувствовала себя волшебницей, раздающей дары.

Она заметила, что двигает ладонью вверх-вниз, с силой, в бессознательной имитации чего-то. Зато Хантер прекрасно знал, чего именно. Это была имитация движений его члена внутри нее — там, где так горячо, влажно и сладко! И ее движений навстречу ему… О Господи!

Еще мгновение — и он набросится на нее. И, может быть, причинит ей боль!

Сэйбл слышала звук своего имени, повторяемого снова и снова, как языческое заклинание. Потом вернулись губы, огненно-горячие, неласковые губы. Однако жестокость поцелуев не отталкивала ее, наоборот, она волновала. Это было выражением силы его желания.

Она позволила снять с себя накидку из бычьей кожи, которая недавно помешала ей убежать на безопасное расстояние. Сейчас, на берегу рокочущего потока, она станет их брачным ложем, и Сэйбл поняла это.

— Ты больше не сердишься? — спросила она с оттенком кокетства, ни на секунду не убирая ладони с горячей выпуклости между ног Хантера. — У меня нет больше тайн от тебя, поверь.

Хантер мягко принудил ее опуститься на колени на то, что должно было стать их первой постелью.

— Как ты ошибаешься! — усмехнулся он, проводя кончиком языка вниз по горлу Сэйбл. — Для меня ты полна тайн. Вот одна из них. — Он захватил пальцами сосок, заставив ее застонать сквозь стиснутые зубы. — А вот и вторая. — Ладонь скользнула вниз по животу, слегка разводя ей ноги. — Я хочу узнать все твои тайны, хочу дотронуться до тебя везде — руками, губами! И чтобы все было так же, как в ту ночь, когда мой палец был внутри тебя и я чувствовал, как сильно ты меня хочешь!

Жалобный звук, похожий на всхлипывание, сорвался с губ Сэйбл. О, как она хотела всего того, что обещал Хантер! Она хотела быть голой, открытой для его взгляда и прикосновений, хотела дать ему доступ в каждый уголок своего тела. Платье упало в сухую траву, от которой поднимался слабый и волнующий запах прошлогодних цветов. Рубаха соскользнула с плеч, оставшись лишь на вскинутых для объятия руках. Прохладный от речной влаги воздух коснулся грудей, как ласковая ладонь. Следом за ним их коснулся Хантер. Это было восхитительно — чувствовать себя прекрасной, обожаемой, желанной! Даже взгляд его был достаточно выразительным, чтобы соски налились, а от его прикосновения они превратились в два твердых горячих орешка, словно предназначенных для того, чтобы трогать их языком и губами, втягивать в рот, сосать.

— Хантер… Хантер… — вдруг прошептала Сэйбл, потянувшись к пуговицам его рубашки. — Я тоже хочу трогать тебя…

Она собиралась раздеть его! Хантер очень сомневался, что выдержит эту процедуру, как бы чудесна она ни была. Он рванул пуговицы так, что они посыпались, и сбросил рубашку одним движением. За рубашкой последовали сапоги, отброшенные так нетерпеливо, что один из них едва не полетел в реку.