Смягчающие обстоятельства

Книги помогли ему понять, что умение «хорошо кушать» вовсе не главное в жизни, а розовые щечки и складка под подбородком — совсем не те добродетели, за которые можно уважать или любить. Собственно, он и сам, детским умом и неразвитой интуицией понимал это, но, поскольку родители утверждали обратное, необходимо было найти союзников, и Сергей их нашел: дядя Степа, пятнадцатилетний капитан. Дон Кихот и Тиль Уленшпигель авторитетно подтверждали его правоту.

И все же в жизни Элефантова нет-нет, да случались моменты, когда из глубин памяти выплывало унизительное ощущение собственной ущербности и какой-то несостоятельности, приходилось делать усилие, чтобы его преодолеть, доказать всем окружающим, а в первую очередь самому себе, что он, Сергей Элефантов, ничуть не хуже, не слабее и не трусливее других.

Доказывая это, он не обходил острых углов, лез на рожон, встревал в необязательные драки, с пятого класса не расставался со складным ножом, старательно создавая образ человека, способного пустить его в ход.

Сверстникам, не знавшим истинных причин такого поведения, казалось, что оно объясняется особой уверенностью в себе, хотя на чем базировалась эта уверенность у худого, не отягощенного мышцами Сергея, было совершенно непонятно. Кто-то пустил слух, что он связан с компанией лихих уличных ребят, такая версия вроде бы расставляла все по местам, поэтому в нее поверили.

Сергей по мере возможности подкреплял сложившееся мнение то многозначительным намеком, то упоминанием прозвищ признанных уличных «авторитетов», то появлением в школьном дворе с Моисеем и его дружками.

Все шло хорошо до тех пор, пока в восьмом классе в их класс не пришел Яшка Голубев, отпущенный из специальной школы, где провел два года за уходы из дома, кражи и хулиганство.

По комплекции такой же, как Элефантов, Голубь обладал природной наглостью, развинченными манерами и бесцветными маленькими глазками, бесцеремонно карябающими всех вокруг. Пару раз поговорив с Сергеем, он установил его полную неосведомленность в целом ряде специфических вопросов, после чего обозвал фраером и сказал, что в воскресенье приведет на пустырь «своих ребят», а Сергей пусть приводит своих.

Предложение было простым и понятным: если бы за спиной Сергея стояли реальные «свои ребята», во время встречи в каждой компании нашлись бы общие знакомые и дело кончилось бы мирной выпивкой к обоюдному удовольствию и взаимному укреплению авторитета. Но «своих ребят» у Элефантова не было.

Дело в том, что, когда Сергей пошел в школу, его мир расширился ненамного. Снедаемая неудовлетворенным тщеславием, Ася Петровна во всеуслышание объявила о своем намерении «вывести сына в отличники». Очевидно, несостоявшаяся научная карьера требовала компенсации: она с таким рвением взялась за дело, что в первый же день чуть не отбила у Сергея всякую охоту к дальнейшей учебе, пять раз заставив его переписывать домашнее задание: полстраницы палочек и полстраницы крючочков.

Сергей вконец занудился от непривычно долгого сидения за письменным столом, пальцы, сжимающие ручку, затекли и начали дрожать, палочки и крючочки выходили все хуже и хуже. Ася Петровна обзывала его олухом и бездарностью, щипала за руку, клянясь, что он не встанет из-за стола, пока не напишет все идеально, хотя как именно «идеально», показать не могла, ибо сама писала словно курица лапой.

Стемнело, выведенные дрожащими пальцами палочки и крючочки не шли ни в какое сравнение с самым первым вариантом, безжалостно изодранным Асей Петровной в клочья, наконец вмешался отец, и Сергей, получив напоследок звонкий подзатыльник, был отпущен в постель, где долго плакал под одеялом в тоскливой безысходности от предстоящего ему такого долгого кошмара, называемого учебой в школе.

Скоро запал у матери прошел, и свою роль домашнего педагога она свела к наказаниям за плохие оценки. Плохой оценкой считалась тройка, а с наказаниями вышла неувязка. Самое распространенное — не пускать на улицу — здесь не годилось: бесконечные ограничения, преследование Сергея во дворе привели к тому, что он потерял интерес к прогулкам, предпочитая провести время за книжкой. И Ася Петровна, идя от противного, придумала уникальное взыскание, от которого впоследствии, когда Сергей стал взрослым, изо всех сил пыталась откреститься: запрет на чтение. Проштрафившийся Сергей выставлялся «дышать свежим воздухом» и томился обязательное время на просматриваемом из окон пятачке, прикидывая, удастся ли выкрасть хоть одну из конфискованных книг, чтобы урывками почитать в ванной или туалете.

Такие явно не способствующие обзаведению друзьями «прогулки», запрет водить мальчишек домой и замкнутый характер Сергея объясняют, почему у маленького Элефантова не было верных, надежных ребят, на которых можно было бы положиться.