Смешенье

– Неужели ты думаешь, что это пройдёт незамеченным? Дама в щекотливом положении… даже носовая фигура до опасного похожа на неё.

– Ты правда думаешь, что это имеет значение?

– Корабль не останется здесь до скончания веков. Рано или поздно он придёт в какой-нибудь христианский порт – а христианских портов, в дела которых Элиза не была бы так или иначе втянута, поискать.

– И как мне, чёрт возьми, прикажешь назвать корабль? «Курфюрстина София»? «Королева Коттаккал»?

– Иногда лучше избрать обходной путь… чтобы каждая из трёх дам считала, будто корабль назван в её честь.

– Неплохая мысль, Енох… но что у них общего?

– Ум и определённого рода сила – готовность пустить свой ум в ход.

– Можешь не продолжать, – сказал Джек. – Я видел эту даму в театре. – Он снова повернулся к кораблю: – Крещу тебя «Минервой»!

Через мгновение французское вино пенилось на его обгоревшей коже, вокруг гремели залпы. Даппа закончил переводить последние слова. Королева Коттаккал взглянула Джеку в глаза и улыбнулась.

Книга пятая: Альянс

Темза Февраль 1696

– На Дуврских скалах нашли большую кучу хвороста и дров, политую маслом, – сообщил Роджер Комсток, маркиз Равенскар и канцлер казначейства. – Костёр должен был известить французов об убийстве его величества.

Пользуясь своим привилегированным – лицом по ходу лодки – положением, он поднял голову и посмотрел вдоль Темзы, будто высматривая в небесах шифрованные дымовые сигналы.

– Похвально, что якобиты наконец-то отработали связь, – только и смог ответить Даниель. – Они сожгли половину годового запаса дров и выпили половину винных запасов Франции, отмечая ложную весть о смерти Вильгельма.

Роджер вздохнул.

– Вы, как всегда, сыплете крамольными остротами. Счастье, что мы беседуем в лодке, где единственный человек, способный нас подслушать, не знает ни слова по-английски. – Шпилька в адрес гребца-кокни. Даниеля за такое лодочник бы выбросил в реку, и любой суд его бы оправдал. Роджер же умел так подмигнуть, что его шутки шли по разряду чаевых.

– Когда мы беседуем в кофейне, – продолжал Роджер, – я вздрагиваю всякий раз, как вы с такой вот миной открываете рот.

– Вскоре я отправлюсь за моря вслед за другим подстрекателем и пасквилянтом, Гомером Болструдом, и вам не придётся больше вздрагивать. – Даниель, сидевший лицом против хода лодки, устремил взгляд в сторону желанного Массачусетса.

– Да, так вы твердите уже лет десять…

– Ближе к семи. Однако вольное обращение с числами – привилегия, если не обязанность, человека в вашей должности. – Даниель повернул голову на несколько градусов влево и кивнул в направлении Вестминстерского дворца, ещё видимого, за излучиной Темзы. Он имел в виду Казначейство, лавину несуразных пристроек к указанному дворцу со стороны реки. Туда Даниель зашёл сегодня за Роджером, и оттуда они отбыли на лодке несколько минут назад.

Роджер обернулся и поглядел в ту сторону, но было уже поздно.

– Я смотрел на ваше присутственное место, – пояснил Даниель. – Его как раз скрыли огромные штабеля гниющих брёвен, скопившиеся за последние годы на Ламбетской излучине из-за того, что денег нет, и никто ничего не покупает.

Роджер на миг зажмурился, давая понять, что задет, но сегодня настроен благодушно и прощает обиду.

– Я был бы весьма признателен, – сказал он, – если бы вы со вниманием выслушали крайне важную новость, которую я пытаюсь донести до ваших ушей. Сорок человек – джентльменов и титулованных дворян – собрались вчера на Тёрнхем-грин, чтобы убить короля, когда тот будет возвращаться с охоты.

– Кстати об ушах…

– Да! И он в том числе.

Разговоры Даниеля и Роджера часто раздражали окружающих, поскольку эти двое знали друг друга неприлично долго, а потому могли общаться на кратком жаргоне общих аллюзий. «Уши» в данном случае означали Чарльза Уайта, тори-якобита, имевшего обыкновение откусывать вигам уши и (по крайней мере, так гласил слух) у себя дома демонстрировать их единомышленникам в качестве трофеев.

– В Кале, в Дюнкерке, – продолжал Роджер, – вы увидите военные транспорты, ждущие лишь сигнального костра.

– Я вижу, что вы в бешенстве. И понимаю отчего. Если я не бешусь, то лишь по одной причине: всё это настолько старо, что я с трудом верю своим ушам. Разве всего этого уже не было?

– Какая странная реакция.

– Неужто? Я мог бы сказать то же самое про деньги. Когда у нас будут деньги, Роджер?

– Некоторые сказали бы, что упомянутые вами прискорбные явления суть постоянные, или перманентные, или хронические угрозы нашей английской свободе, и посему им нужно противостоять с мужественным упорством. Мне странно, когда вы закатываете глаза и уничижительно бросаете: «Старо», будто смотрите спектакль.

– Вот почему мне хочется встать и выйти в фойе, где не так душно.

– Фойе в данном случае натужная метафора для Колонии Массачусетского залива?

– Да.

– С чего вы взяли, будто массачусетская жизнь будет менее однообразной? Судя по новостям, события там повторяются с малоприятной регулярностью: то индейцы нападут, то этот фанатик Мадер разразится очередной речью.