Джек размышлял на эту самую тему, наблюдая, как третий крокодил, постарше, выбирается на бизань-мачту, когда внезапно осознал, что королева обратила к нему (хоть и через Даппу) целое связное предложение. Она взошла на барку и теперь стояла лицом к Джеку. Остальные сообщники, в европейских костюмах, париках, халатах и кимоно, сидели за её спиной и слушали с явным любопытством.
– Золото моё, бродяга, а не твоё – смел ли ты помыслить иначе? – перевёл Даппа. Потом добавил от себя: – Она употребила гораздо более уничижительное выражение, но…
– Понимаю, ты щадишь мои чувства. Скажи королеве, что она отняла у нас золото честно-благородно, в точности как мы у вице-короля, и я никогда по-другому не считал. Даппа, как ты думаешь, у неё женские дела или что?
Королева отвечала:
– Тогда почему ты вознамерился меня обмануть и уплыть за горизонт на корабле, в который я столько вложила?
– Даппа, ты не ознакомил её величество с основными принципами судовладения? Должен ли я объяснять ей систему паёв? Должен ли напоминать, что почти вся команда будет из малабарцев? Что с нами отправляются оба её сына? И вообще, какая муха её укусила?
– Скорее всего у неё и впрямь женские дела, – отвечал Даппа, – и ещё она немного не в духе, потому что отпускает мальчиков от своей юбки.
Королева двумя руками осторожно сняла с шеи металлическое украшение: диск узорчатого булата, похожий на блюдо с дыркой посередине. Она подвела его к животу и, развернувшись к Джеку боком, выбросила руку вперёд. Стальное кольцо просвистело в воздухе, едва не задев Джека, и пугающе глубоко вонзилось в ствол дерева.
– Хватит говорить друг с другом, говорите со мной! – потребовала королева, снимая второй диск. Все в радиусе ста ярдов вздрогнули. Однако Коттаккал метила ближе: в трос, которым была привязана её барка. Булатное кольцо рассекло трос без всяких усилий, словно прошло через солнечный луч, и булькнуло под воду. Лодка медленно поплыла от пристани. Джек краем глаза заметил какое-то движение и повернулся к мачтам. Они тоже плыли: королева первым броском перебила верёвку, крепившую их к дереву.
Третий диск, крутясь, вонзился в грот-мачту рядом с бухтой троса, к концу которого был привязан груз.
– Смотри на трос, – приказала королева. – Если бросишь его своим друзьям в мою барку, ваши мачты спасены. Если нет, их вынесет в море, и все вы останетесь моими рабами до скончания дней.
– Ты уверен, что перевёл правильно? – спросил Джек.
– Я перевёл слово в слово, – отвечал Даппа, нервно глядя на уплывающие мачты.
– Если я верно улавливаю основной смысл, она хочет, чтобы я проплыл через кишащую крокодилами реку?
– Судопроизводство здесь не очень развито, – объяснил Даппа. – Существует лишь одна его форма: суд Божий.
– Меня
– За провинности, которые ты
– А сейчас, пожалуйста,
Едва королева начала швыряться смертоносными украшениями, человек шесть найяров запрыгнули в барку и навели на сообщников мушкетоны. Тем оставалось лишь сидеть смирно, как прихожанам в церкви, и смотреть на Джека. Тот не в первый раз удивился, что после Каира все ждут решительных действий именно от него. В другой жизни и в иных обстоятельствах они могли совершать поступки и вести людей за собой. Однако собери их вместе, поставь в трудное положение, и они разом поворачиваются к Джеку: мол, давай вперёд, а мы за тобой.
Это-то (если подумать) и приметила королева Коттаккал, столь сведущая во всём, что касается людей на боевых кораблях, столь отсталая в вопросах судопроизводства. Вероятно, потому именно Джеку, а не ван Крюйку или Мойше, выпало испытание судом Божьим.
Его признали вожаком после Каира. Однако в Каире Джек действовал так потому, что бес противоречия разыскал его в Хан-Эль-Халили и убедил не соглашаться на разумные условия другой стороны, а убить герцога и потом расхлёбывать последствия.
Всё, что произошло после, выросло из тех мгновений. Это Джек понимал. Одна беда: упомянутый бес не последовал за ним в Малабар или последовал, но угодил в плен к пиратам и теперь (надо думать) в какой-нибудь пыльной восточной стране подстрекает азиатов к опрометчивым выходкам. Так или иначе, бес отсутствовал. А Джек, – который в прежние годы, не задумываясь, прыгнул бы в реку – врос в землю, словно старое баньяновое дерево, ушедшее в неё миллионами корней. Слишком много было аргументов за то, чтобы не прыгать в реку, кишащую крокодилами.