Смещение

Уже не болит. Плохо, если повторится. Алан не терпел боль, болевой порог у него с детства был очень низкий, он едва не терял сознание от неглубокого пореза. Боялся не крови – без эмоций воспринимал кровавые сцены на экране, – но боли. Слава богу, современное телевидение еще не способно передавать зрителю болевые ощущения персонажей. Наверняка кто-то над этим работает. Или нет? Если зритель начнет чувствовать боль любимого героя, кто станет смотреть телевизор?

О чем я, черт возьми, думаю?

Он все еще смотрел на картинку. Первая формула… вторая половина суммы, да. На мгновение он увидел всю сумму. Там было не семь, как он предположил в начале, а восемнадцать слагаемых, причем теперь ему были понятны и подстрочные символы… Дзета – магнитные потоки слагаемых частиц… Нет. То есть да, магнитные потоки, а нет – не о частицах речь, а об ансамблях. И тогда…

Ощущение узнавания физической формулы – лишь отдаленный аналог дежавю. Это скорее признак хорошей интуиции. Когда видишь решение, лишь раз посмотрев на условие задачи. Будто решал когда-то и запомнил. Но это не так. Не решал и не помнил. Это интуитивное озарение, будто выплывшее из черного облака яркое солнце. Память, да, наверно. Но не прошлого, а будущего. Того, что еще предстоит доказать, следствие предшествует причине, ты угадываешь то, что еще будет сформулировано и рассчитано.

Нет. Алан точно знал, что видел эту страницу. И предыдущую. Видел когда-то чуть загнутый левый нижний угол и чуть надорванный правый – не этой страницы, что на экране, и не следующей, что журналист не показал или не показали ему. Чуть надорванной была предыдущая страница, где формула начиналась.

Алан выключил экран и закрыл глаза. Экран можно было и не выключать, но ему казалось, что он и сквозь закрытые веки видит страницу, если она на экране.

Вместо радужных сливающихся и взрывающихся разноцветных окружностей Алан увидел – очень ясно, в цвете и объеме, детально, хотя и беззвучно – чью-то комнату, кабинет, рабочее место. Большое черное кожаное кресло с широкими подлокотниками, он сам в этом кресле сидел, положив, однако, ладони на колени. Массивный, письменный стол. Справа – стопка книг, он даже смог прочитать на корешке: «Принципы квантовой механики». Фон Нейман. Хотел прочитать названия других книг, но взгляд не повиновался, переместился на левую сторону стола. Там в продуманном порядке, только казавшемся бессистемным, лежали бумаги, бумаги, бумаги. Взгляд не успел задержаться, взгляду нужно было что-то другое, и он по причудливой траектории поднялся к потолку, люстре с тремя рожками, перелетел к широкому окну, за которым чуть ли не впритирку стояли многоэтажки. Знакомая картинка. Он точно знал, что видел… Видел, что знал… Сейчас… Минута – и вспомню. Но взгляд опустился на лист, лежавший на столе – в центре, чуть правее. Лист номер один. Из одиннадцати. Сверху его рукой – ему ли не узнать свой почерк? – было написано название. Статьи? Доклада? Черновика? «Статистический…»

Только это он успел прочитать. А может, прочитать успел все (так ему показалось), но запомнил лишь первое слово?

Радужные окружности скрыли картину, будто упавший посреди представления театральный занавес. Кольнуло в затылке – и отпустило.

Алан открыл глаза – цветные пятна склеившихся кругов, расплывшихся окружностей заставляли забыть, перемешать…

Что это было?

Он посидел, прислушиваясь к ощущениям. Прислушиваться было не к чему. Все нормально. И Карл прав, конечно. К вечеру – может, не к сегодняшнему, но к завтрашнему наверняка – о новости про рукопись Эверетта забудут, если вообще кто-нибудь, кроме десятка-другого физиков, обратил на нее внимание. Действительно, смотрит новости какой-нибудь менеджер, клерк или хозяин овощной лавки, Огюст, например, у которого Алан раз в неделю покупал овощи и кое-какие фрукты. Что им Гекуба, что они Гекубе… Как там дальше? «А он рыдает». Забудут, конечно.

Из окна подуло, поднялся ветер. Алан встал, закрыл окно, но стало душно. Помедлив, он все-таки включил кондиционер – на самую малую мощность. Тихий звук создал фон и ощущение, будто идешь по мягкому ковру. Забавная ассоциация звука с предметом, которого в комнате никогда не было.

Ступая по невидимому ковру, Алан вернулся в кресло и вывел на экран черновик статьи, которую собирался закончить сегодня. Статья была готова еще на прошлой неделе, но тексту, как всегда, надо было дать отлежаться, а формулам – отстояться, как он обычно говорил, используя разные слова для слов и математических знаков. Слова, в его представлении, лежали на бумаге, даже если на самом деле выщелкивались клавишами на экране, а математические знаки и символы производили свои дружественные манипуляции, стоя, как солдаты на параде. Так возникала в мозгу трехмерная картинка.