Смерти нет

— Христиане почитают мощи своих святых.

— Гриша, милый, ты вдумайся в то, что говоришь, — вмешалась в разговор Марго. — Оставим пока его личность, в которой святости куда меньше, чем в тебе или во мне. По крайней мере на нас куда меньше крови. Просто умер человек. Для того, чтобы сохранить мертвое тело, именно тело, ткани, а не кости, нужно достать внутренности. Выпотрошить, иначе говоря. Извлечь мозг из черепной коробки. А потом заполнить оставшуюся оболочку каким-нибудь особым материалом, пропитанным бальзамирующим составом. Неужели ты и вправду считаешь, что со святыми после их смерти поступали именно так? Это же сатанизм какой-то!

— Откуда такие впечатляющие познания в медицине, о нимфа? — Григорий плеснул себе в рюмку водки, обежал вокруг стола глазами. — Кто-нибудь еще со мной? Ну, я один. Будем живы!

— Маргарита Георгиевна во время войны работала в госпитале медсестрой, — с уморительной назидательностью пояснил Басаргин.

— Да-да-да-да-да-а-а… — Гриша подцепил огурчик и смачно захрустел. — Помню, помню. Заветная фотография в портсигаре.

— Ефрейтор Яковлев! Извольте встать и оправиться, когда речь идет о святых вещах! — рявкнул Басаргин командирским голосом.

— Не гневайтесь, ваш бродь, — загнусил Яковлев. — Виноват, исправлюсь.

Марго рассмеялась. Такими они нравились ей куда больше. Кто такой Ленин, в конце концов, чтобы из-за него рисковать дружбой. В их компании и так убыло. Ирина, отчаявшись надеть Грише на палец кольцо, махнула рукой и решила попытать счастья за границей. Подвернулся ушлый антрепренер, который обещал устроить ей приличный контракт, и она укатила с ним в Америку.

Гриша отнюдь не был похож на человека, которого бросили. Он выглядел на редкость цветущим и довольным. Марго знала, что в последнее время их отношения зашли в тупик, и не удивлялась. Как бы то ни было, передышка была ему очень кстати. Дома он почти не бывал, а если и бывал, то не один. И очень много работал.

Прошло почти полгода, прежде чем нашелся подходящий вариант. Суржанский пришел с известием, что организуется акционерное общество «Руссотюрк» с совместным германо-турецким капиталом, который предполагалось вложить в лесозаготовки и добычу каменного угля на юге России. Открывалось представительство в Москве, в связи с чем велись активные поиски переводчиков с немецкого языка.

Марго с восторгом согласилась и, обложившись книжками, принялась доводить до небывалого совершенства свой и без того изрядный немецкий. При поддержке Суржанского ее быстро оформили, и она вскоре приступила к работе.

Вероника толкнула калитку и вошла в палисадник, сплошь заросший крапивой и одуванчиками. Маленький деревянный домик, весь потемневший от времени и какой-то перекособоченный, недружелюбно взирал на нее запыленными, давно не мытыми глазками оконец. Номера никакого на доме не было, и вокруг ни души. Даже спросить не у кого. Вероника решила попытать счастья и, поднявшись по скрипучим ступеням крыльца, постучала. Ни звука в ответ, ни шороха. Дом казался необитаемым.

Прийти сюда ей посоветовала одна ее знакомая. Сказала, что живет в Сокольниках женщина одна, Праскевой зовут. Приворожит любого, только назови. И уж если она не поможет, значит, безнадежно. Да только такого не было никогда.

Вероника в нерешительности потопталась на крыльце. Не хотелось уходить несолоно хлебавши. Все-таки такой путь долгий проделала. Она еще раз постучала и тронула дверь. Та оказалась незапертой и медленно, словно нехотя, отворилась. Пахнуло сыростью и плесенью, как из погреба.

— Есть тут кто-нибудь? — позвала Вероника. Тишина. Вероника прошла по темным сеням, чуть не ударилась головой о низкую притолоку и очутилась в комнате. Здесь было чуть светлее. На некрашеном дощатом полу стояли длинный выскобленный стол и две грубо сколоченные лавки. В углу растрескавшаяся, давно не беленная печь. По стенам развешаны пучки высушенных трав.

Вероника скорее почувствовала, чем услышала движение у себя за спиной, и резко обернулась. Перед ней стояла сухонькая женщина, старушка — не старушка, не поймешь. Маленькая, в глухом черном платье, голова повязана платком. Нос крючком, глазки востренькие, как у лесной зверюшки, на щеке справа большая бородавка. Словом, ведьма ведьмой.

— Что смотришь, аль не нравлюсь тебе?

Голос у нее был глухой, совсем несоответствующий ее тщедушному телу. Вероника судорожно сглотнула.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, здравствуй, коли не шутишь. А что лопочешь-то так, словно мышка? Ты же баба боевитая.

— Я…

— А и можешь не говорить ничего. И так вижу. Беда у тебя. Муж бросил, к другой ушел. Вот ты и маешься. Да и то, к Праскеве за просто так никто не ходит. Только когда припечет. Тебя вот припекло. — Она обошла Веронику кругом. — Ох как припекло. Так поедом и ест. — Она подтолкнула Веронику в спину. — Садись вон на лавку. А что принесла, в банку поклади. Вон на окне банка-то.