Смерти.net

Вещи – это пробоины в коде, дыры, пусто́ты, части объективного мира, присутствующие среди нас подобно призракам. Тени вещей, отбрасываемые в наш интернет для мертвых в виде контура, полностью идентичного оригиналу и ведущего к самому оригиналу. Объективный ктик – это пробоина в виде котика. Кольцо, которое я так и ношу на среднем пальце, – пробоина в виде кольца. Каждая объективная вещь существует в реальном мире: если ты-дубликат, скажем, добываешь где-то объективный камень, то в реальности он, например, просто лежит на берегу реки, и при этом у тебя не копия этого камня, а тот самый камень. При этом ты можешь продать его на аукционе, передать кому-то, положить в рот нейробабке, чтобы она, хохоча, ускакала с ним по лесам по долам, – но камень будет продолжать лежать на берегу реки, потому что на самом деле он просто лежит на берегу реки.

Это мог бы быть портал, но это не портал. Объективная вещь есть самая точная информация об изначальной вещи, которая вообще может быть, – настолько точная, что в каком-то смысле точнее и прочнее, чем сама эта вещь, поэтому она заменяет эту вещь и становится ею. В информацию о вещи входят все ее возможные геолокации, перемещения и состояния: переизбыточность информации о вещи не создает ее дубликат, а самым прямым путем приводит нас к ее оригиналу и становится оригиналом. Почему это происходит – никто не знает. Вероятно, сознание работает так, что мы забираем с собой, уходя, не информацию о вещах, а вещи об информации: не информация становится свойством вещи, а вещь превращается в свойство информации о ней.

– Мне надо это обдумать, – сказала я. – Я была уверена, что мы будем говорить про нас с тобой. А это все какая-то сложная херня.

– Мы это и делаем, – сказал А. – Понимаешь, вещи теоретически могут быть порталами. Главное – понять, как оно работает. Поэтому мы и ходим на аукционы, но тайно. Вдруг там появится вещь, через которую удастся попасть в реальный мир и не просто наблюдать, но и влиять – причем не только в настоящем, но и в прошлом. Там проходила на аукционе банка горошка из шестидесятых недавно – это же машина времени, чертов горошек, понимаешь? Но пока даже наблюдать это все толком не получается. Не очень понятно, как наблюдать через чистое сознание, у которого нет восприятия. Вот, скажем, яблоко – можно попасть через яблоко. Ты висишь где-то на дереве – а, и что? У тебя кожура, на тебе гнилостные пятна. Ни рта, ни глаз, ни ушей. Про что ты потом расскажешь? Про климат? Про урожай? Возможно, у яблока есть смутное понимание того, часть дерева оно в какой-то конкретный момент или уже нет, – ведь минимальное сознание есть у всего, – но это не подходит. Вот кот – уже круто. Если это объективный кот. Но с животными тоже не особенно понятно пока. Я не уверен, что животные – это вещи.

– Да, понимаю, – оживилась я, вспомнив про ктиков. – Ведь может выйти так, что это ктики помнят бабку, и тогда мы придем к тому, что вещи могут порождать людей! А память вещей может рождать бабку! И тогда все вещи лучше держать в одном месте, но они могут такое породить, что мы все окажемся в аду, и это изначально и был ад, просто мы его медленно осознавали. Боже, как это страшно, когда в мире невозможности возникновения нового начинает возникать новое. Это и правда ад!

И на слове «ад» я расплакалась в бумажную салфетку, полную настоящих слез, смешав настоящее с ненастоящим. Как, вероятно, делала и при жизни. Или просто слово «ад» для нас всех триггер, почему нет.

А. втащил меня обратно в бар, где великолепный, идеальный, фальшивый, божественно красивый С. раскланивался и обнимался с очередной порцией раскрасневшихся старушек, видимо, прибежавших в бар, потому что им позвонили другие старушки: как наш приятель и предупреждал, влюбленные старушки начали опасным образом накапливаться.

Я заказала котенка номер два, совершенно забыв, что входит в его состав – шерсть и водка, как мне показалось, водка и шерсть. Коктейль для тех, кому позарез необходимо зажмуриться и выпить залпом – и кому ни в коем случае не надо пить залпом. Шерсть не дает, лезет в горло, забивает рот. Я прошамкала что-то жалкое. Я не хочу вспоминать себя жалкой, я забыла себя жалкой, надо было выжать эту шерсть в блюдечко, что ли.

– Знаешь, а ведь я сам тоже не очень-то помню, как умер, – сказал А.

– Ты же рассказывал. – Я попыталась прошуршать это сквозь водочную шерсть.