Смертельный выстрел

Прошло два года с тех пор, как Эфраим Дерк сделался кредитором Армстронга, который давно уже растратил полученные им 20000 долларов и снова находился в затруднительном положении. Обращаться за новым займом было бесполезно, потому что у него не было больше ничего из недвижимости. Дерк каждую минуту мог наложить запрет на его поместье, выселить его оттуда и вступить во владение им. Почему, действительно, не сделал он этого до сих пор? Что удерживало его? Было ли это сострадание или дружеское расположение? Ни то, ни другое… в дело вмешалась любовь. Но любовь загорелась не в собственном сердце Дерка, где все давно уже было закрыто для нежных привязанностей, где свили себе прочное гнездо скупость, алчность и заботы о расходе и приходе. Чувство это коснулось его сына Ричарда, известного в той местности под кличкой Дик. Это был единственный его сын, выросший без матери, которая умерла задолго до того времени, когда массачусетец поселился в области Миссисипи. Сын был не лучше, а скорее хуже отца, потому что скупость и жажда наживы, характерные черты янки, смешивались у него с беспечностью и распущенностью, присущими почти всем южанам. Трудно было встретить более хитрого и изворотливого новоангличанина и более распущенного и бесчинного обитателя Миссисипи, чем он.

Как единственный сын, он был, следовательно, единственным наследником своего отца и знал также, что к нему могут перейти со временем невольники и плантация полковника Армстронга. Дик Дерк страстно любил деньги, но еще больше любил одну из двух дочерей полковника Армстронга. Елена и Джесси жили с отцом, мать умерла, когда они были еще совсем маленькими. Младшая, Джесси, светловолосая, цветущая, веселая до безумия, была олицетворением шаловливого эльфа в нравственном отношении и Гебы в физическом. Елена, напротив, была смугла, как цыганка или еврейка, стройна, как королева, и гордо величава, как Юнона. В обществе, среди других женщин, она казалась пальмой, гордо вздымающей свою верхушку над вершинами обыкновенных лесных деревьев. Она-то и покорила сердце Ричарда Дерка, который любил ее так, как только может любить себялюбивый человек. Отец если не поощрял, то и не противился этому; жестокий сын всегда одерживал верх над отцом, который воспитанием своим развил в нем жестокость, равносильную своей.

Елена Армстронг ничего не знала о закладной, не знала и того, что только ее красота удерживала кредиторов от наложения запрета на имение и спасала ее отца от полного разорения. Будь это ей известно, она, быть может, с меньшим равнодушием отнеслась бы к ухаживаниям Ричарда Дерка, который в течение многих месяцев подряд выказывал ей свое расположение и, наконец, посетил дом ее отца, где хозяин встретил его с изысканной вежливостью. Он был так увлечен приемом, что не обратил внимания на холодность, с какой отнеслась к нему та, к которой стремилось его сердце. Правда, он был несколько удивлен. Он знал, что у нее было много поклонников, но он также знал, что никому из них она не оказывала ни малейшего предпочтения. Хотя поговаривали, что из всех она выделяла одного молодого человека, Чарльза Кленси, сына разорившегося ирландского дворянина, жившего по соседству. Но это были только разговоры; к тому же Кленси год тому назад уехал в Техас, куда его послал отец, поручив ему подыскать там место для устройства нового жилья. Отец умер, не дождавшись сына. Осталась мать, жившая в скромном, маленьком домике, к которому примыкал небольшой кусок земли, находившийся на окраине поместья Армстронга. Ходили слухи, что молодого Кленси со дня на день ждут домой.

Как бы там ни было, но поклонник Елены Армстронг решил довести дело до конца. Любовь его превратилась в бурную страсть, которая усиливалась холодным, почти презрительным отношением девушки к нему. Он надеялся, что с ее стороны это только кокетство и не без основания, так как внешне был очень интересным и пользовался большим успехом среди красавиц Натчеза, которые знали, что он богат, и что после смерти отца все его состояние перейдет к нему.

В одно прекрасное утро он оседлал лошадь и направился к дому полковника Армстронга. Приехав туда, он попросил разрешения видеть старшую дочь полковника. Он объяснился ей в любви и спросил, согласна ли она стать его женой, но в ответ получил холодный отказ.

Когда он возвращался домой, было ясное утро, весело щебетали птицы, но ничто не радовало его, в ушах его звучало, не переставая, холодное, презрительное: «никогда!» Лесные птицы, казалось ему, повторяли отказ, пересмеиваясь между собой; синяя сойка и красный кардинал наперебой сердито кричали на него, недовольные тем, что он ворвался в их владение.

Остановившись на рубеже двух плантаций, он приподнялся на стременах и оглянулся. Черные брови его нахмурились, губы побелели от затаенного бешенства. Он не в силах был больше сдерживаться и сквозь стиснутые зубы злобно прошипел: