Смертельный эксперимент

Доктор Ховард попытался побить рекорд Маколея Калкина по количеству заданных вопросов, который тот установил в фильме «Дядюшка Бак». Отвечал я на них так же, как в фильме.

Да, я это ощущаю, да, я могу сосредоточиться, нет, голова не кружится, да, мне хочется пить, да, да, да…

Но меня все время мучил один вопрос.

– Док, что это за приборы, к которым вы меня подключили? Я знаю, что доставили меня сюда с болью в сердце, но это психосоматическая боль. Если не верите, спросите у моего мозгоправа.

– Мистер Крид, – услышал я в ответ, – вы подключены ко всем этим приборам, потому что последние три года находились в коме.

Глава 40

В коме? Три года?

Я был, как говорят англичане, ошарашен.

Ошарашен – это гораздо сильнее, чем просто удивлен. Этот термин используется, когда вы теряете дар речи и замираете на ходу.

Так вот, я был именно ошарашен.

С таким же успехом он мог предложить мне закусить скорпионом, натереться коровьим навозом, вступить в партию вигов[67] или заняться френологией[68]. Во всем этом было гораздо больше смысла, чем в том, что он только что мне сказал.

– Повторите, пожалуйста, – попросил я.

– Вы лежали в этой кровати, не реагируя на внешние раздражители, в течение… – тут он сверился со своим блокнотом, – трех лет, двух месяцев и пяти дней.

– Вы надо мною издеваетесь.

– Вы же меня хорошо знаете.

Это было правдой, но все равно во всем этом не было никакого смысла.

– А почему у меня тогда такие четкие мысли?

– Дело в том, что психосоматические комы отличаются от тех, которые вызваны прямым физическим воздействием.

– Еще раз?

– Вы не перенесли никакой физической травмы. Ваш мозг и мозговые клетки не повреждены. Правильнее всего было бы сказать, что три года назад ваш мозг ушел в бессрочный отпуск.

Комната вокруг меня завертелась, как будто серьезность сказанного наконец дошла до меня. Наверное, я должен был задать миллион вопросов, но первым из них был:

– Когда мне можно будет встать?

В кино, когда очаровательная старлетка открывает глаза и выходит из комы, она делает это в полном макияже и с идеальной прической. К концу эпизода она уже выбирается из кровати, пьет шампанское, танцует и после этого живет долго и счастливо. В действительности же это не так просто, как может показаться, – вылезти из кровати после трех лет спячки.

Пока доктор Ховард объяснял мне все это, он коснулся и других аспектов моего состояния. Сказал, что должны пройти месяцы различных тестов и физиотерапии, прежде чем меня выпишут. И еще он сказал, что теперь они отключат меня от системы искусственного питания и посмотрят, как я на это среагирую.

Три года?

Это значит, что Кимберли уже давно учится в колледже! Афайя мог уже несколько лет назад взорвать аэропорты. Калли, Куинн, Элисон… они все могут уже давно быть в могиле. А как же Кэтлин? Я, должно быть, напугал ее до потери пульса этой своей комой. А Эдди теперь сколько? Уже восемь лет?

А Дарвин? Почему он меня до сих пор не убил? Его люди могли проникнуть в эту палату в ритме вальса и замочить меня быстрее, чем Моника Левински задула бы свечу на торте. «Подожди, – сказал я сам себе, – разве это имеет какое-то отношение к нынешней ситуации?»

Мне надо срочно подниматься и уматывать отсюда, прежде чем до Дарвина дошли слухи о моем воскрешении. Мне надо срочно зарядить свой мобильник, отзвониться и вызвать подмогу. Я не хотел впутывать во все это Кэтлин, но другого выбора у меня не было. Если только за последние три года все окончательно не перевернулось с ног на голову, Дарвин узнает о моем состоянии через несколько часов, и тогда жизни мне будет отпущено не больше, чем отпущено твинки[69] в кладовой Кирсти Элли[70]. Подожди, прошло три года. Может быть, она опять похудела. Мысленно я решил сразу же заполнить возможные пробелы в области поп-культуры.

– Донован, ну наконец-то!

Я поднял глаза и увидел, как в палату вошел Лу Келли в сопровождении сестры Кэрол.

– Неплохая прическа, – поприветствовал я его.

– Подожди, пока себя в зеркале не увидишь.

– Лу, повернись спиной к врачам и посмотри на меня.

– Хорошо… – пожал он плечами.

– Я что, действительно был в коме?

Лу кивнул.

– И сколько?

– Около трех лет.

К нам подошла сестра.

– Послушайте, Кэрол, – сказал Лу, – вы не могли бы принести мне газету, журнал и что-нибудь еще, на чем была бы видна сегодняшняя дата?

– А корешок билетов в кино подойдет? – спросила женщина.

– Отлично.

– Лу, это полный идиотизм, – произнес я.

– Я понимаю, мужик. Но жизнь есть жизнь. Самое главное, что ты опять с нами. Как ты себя чувствуешь?

– Все это меня уже достало.

– Узнаю старину Крида, – рассмеялся Лу.

Доктор Ховард продолжил свое обследование. Сначала термометр. Потом пучки света в уши. Потом мои лимфатические узлы. Пульс. Живот. Нос. И, наконец, рот.

Сестра Кэрол вернулась с достаточным количеством свидетельств, чтобы убедить меня, что в течение трех лет я играл роль Рип Ван Винкля[71]. Я попытался встать на ноги.