Смертельно безмолвна

– Деньги в обмен на совесть! – восклицает позади худощавая женщина. – Вы отдаете нам свою совесть, а мы обеспечиваем вам безбедное существование! Не проходите мимо!

Неужели можно продать совесть? Только сейчас замечаю, что на лицах покупателей нет масок. Это обычные люди с красными от злости и ярости глазами. Люди рвутся к ларькам, будто голодные собаки. Я вижу девушку, сидящую за столом, над ней нависает болезненно худой старик. Он вкалывает ей в вену на руке какую-то золотисто-красную жидкость. Лицо девушки не кажется мне здоровым, оно бледное, блестящее от пота. Я невольно рвусь к ней, знаю, что должен помочь, но кто-то хватает меня за локоть и резко вытаскивает из толпы.

Я не сопротивляюсь – от Джейсона все равно не убежать. Послушно выбираюсь из океана безумия и подхожу к Норин Монфор.

– Ты не должен был отходить, – возмущается она.

– Я просто услышал… сопротивляться было сложно. Я не хотел.

– Может, мне привязать тебя? – бросает Джейсон.

– Попробуй!

– Прекратите! Сейчас не время выяснять отношения.

– Что здесь происходит? – Я смахиваю пот и поправляю маску. – Здесь продают немыслимые вещи: совесть, смертные грехи… Не понимаю.

– Ярмарка соблазна, – поясняет Норин, – о ней ходят легенды.

– Но как сюда попали все эти люди? Я имею в виду… просто люди. Обычные!

– А как сюда попал ты?

– Я другое дело.

– Случаются исключения, мальчик, – раздосадованно говорит Джейсон.

– Это не исключение, а чистой воды безумие.

– Давайте не терять времени, ладно? – Норин пристально смотрит на меня и кивает, у нее удивительная способность глядеть не на человека, а внутрь него.

Она права. Мы обмениваемся взглядами и бредем за толпой в чистилище Люцифера, которое напоминает гигантский театр. И я наконец вспоминаю, зачем пришел сюда. Мне становится немного легче, ведь у меня есть цель. Когда есть цель, можно предугадать конечный результат, а значит, не страшит неизвестность. Я стараюсь даже не думать о том, где я и каким образом в склепе Мефистофеля оказалась целая улица и сооружение размером с городскую мэрию. Все это вполне обычно для мира, в котором я нахожусь. Это единственное, что имеет значение. Я должен абстрагироваться и на несколько часов стать человеком, который не подозревает, что за статуей ангела смерти есть иной мир – мир обычных людей.

Мы проходим в чистилище и оказываемся в вестибюле перед золотой лестницей. Я с удивлением притормаживаю. Выложенный мрамором разных цветов, вестибюль вмещает двойной пролет лестницы, внизу у подножия стоят два бронзовых торшера – это женские фигуры, их лица, искореженные гримасой боли, обвиты колючей проволокой. Над головами плавают яркие сгустки света. Я с интересом слежу за ними и невольно замечаю, что на расписанном потолке изображены различные музыкальные аллегории. В помещении раздаются звуки стонущей скрипки.

Мы идем дальше, неспешно поднимаемся по лестнице и проходим в главный зал, где мраморный пол выложен мозаикой. Под музыку кружатся пары, люстры висят в воздухе без каких-либо приспособлений, ярко-желтые шары просто плавают, отчего позолоченные стены сверкают и слепят глаза. Я замечаю в конце зала три громоздких кресла, в одном из кресел восседает Меган фон Страттен со скучающим видом.

– Смотрите, – я толкаю Джейсона в бок, – фон Страттен.

Оборотень напрягается, отчего на его лице выделяются скулы. Однако я не вижу его глаз. Они скрыты под черной атласной маской.

– Ей претит это веселье, – деловым тоном подмечает Норин, – отлично.

Я осматриваю танцующие пары и почему-то нахожу опасным то, что их лица скрыты под масками. Сосредоточенно оглядываюсь в поисках Ариадны, но вдруг вижу свое отражение. Справа от меня стоит огромное высокое зеркало. И я его уже видел.

Это Верумское зеркало – зеркало правды.

Я с удовольствием отвернулся бы, если бы в моей голове не вспыхнуло осознание: я полностью отражаюсь в зеркале, а полностью в нем отражаются лишь бездушные твари.

– Ты чего? – спрашивает меня Джейсон, подходя ближе. – Мэтт?

– Это Верум.

Мужчина видит зеркало и замирает. Его очертания едва заметны, контур размыт. Джейсон – хороший человек. Да, не без грехов, конечно. Но хороший, а я – нет.

Он вновь поворачивается ко мне, но я отмахиваюсь:

– Наплевать.

– Это ничего не значит.

Усмехаюсь. Жалкая попытка меня успокоить. Я не идиот, все прекрасно понимаю.

– Послушай, – я собираюсь уйти, но Джейсон останавливает меня, схватив за локоть. Он недовольно выдыхает: – Я даже за километр чувствую, что тебя что-то дерет изнутри.

– Оставь этот психоанализ.

– Иногда люди становятся плохими, им приходится. Все мы через это проходили. И я ошибался, Мэттью. Человек не может всегда быть хорошим или всегда плохим, в нас есть и того, и другого понемногу. Просто иногда одна сторона перетягивает одеяло.

– Класс!

– Ты не слушаешь.

– Я знаю, кто я такой.

– И кто ты?

Смотрю на свое отражение, в котором отчетливо видны даже морщины около губ, и выдергиваю руку. Надоело, что меня пытаются успокоить. Да мне уже блевать хочется от всей этой правды, неправды, плохой, хороший, убийца, спаситель.