Смерть во спасение

Великий хан разжевал во рту кусок копчёной конины, ощутив её пряный, терпкий вкус. Язык обожгло перцем. Запил кислым кумысом. Потом вызвал слугу:

   — Приведи ко мне Лейлу, — попросил Темучин. — Одну, без служанки.

Стремясь побыстрее захватить Дербент да обезглавить Мухаммеда, укрывшегося за его крепостными валами, Субэдей, не слушая осторожного Чжебе, угодил со всей ратью в западню. Ворвавшись в узкую долину, стиснутую с двух сторон неприступными зубцами гор, да разметав в ней аил аланов, они наткнулись на половецкую засаду, наглухо закрывавшую единственный из неё выход. Оставив бездыханными около трёхсот всадников лёгкой конницы, монголы были вынуждены откатиться назад, с ужасом обнаружив, что и назад пути нет. Узкую горную тропу аланы успели завалить огромными валунами, повсюду посадили своих лучников, бивших метко, наповал.

Вот тут и Субэдея пронял страх. Несокрушимый и беспощадный в равнинной степи, он оказался беспомощным, очутившись в каменном мешке. Как затравленный волк, полководец одиноко кружил по узкой долине, пытаясь найти выход, морщил свой детский лоб, но ничего не мог придумать.

   — Что молчишь, Чжебе? — хрипел он, наблюдая, как его соратник уплетает сырную лепёшку с диким чесноком и облизывает толстые губы. — Такого позора нам не простят.

   — Ты же в Дербент спешил, — равнодушно вымолвил тот. — Почему встал? Время теряем!..

Потемнел от ярости хищный лик Субэдея, в прорезях глаз полыхнули молнии. Но сдержал гнев гордый воин Чингисхана, опустил голову.

   — Прости, — прошептал он. — Вот моя голова, секи её.

Чжебе ждал этих слов, как глотка живительной влаги. И, услышав их, тяжело вздохнул. Нет, он ещё не ведал, как им выбраться из западни и смогут ли они, но теперь его коварный ум мог начать искать выход.

Приближалась ночь, и первое, что сделал Чжебе, — никому не разрешил ставить шатры, запретил разжигать костры, повелев всем сотням расположиться кольцами и быть готовыми к бою. Это на тот случай, если противник вздумает их атаковать.

Выход же был один: договориться с аланами или половцами о том, чтобы их пропустили. Атаковать бессмысленно, они могут потерять больше половины своих воинов.

   — Важно любой хитростью выбраться из силков, — помедлив, добавил Чжебе.

   — Но как? — вскричал Субэдей. — Я и без тебя понимаю, что в этом спасение, но как договориться? Кто поверит в наши сказки про мир да любовь, коли мы гибнем? Ты бы поверил?

   — Я бы не поверил... — начал было Чжебе, но Субэдей его перебил:

   — А я тем более!

   — Я бы не поверил, — повторил луноликий полководец, — но разве наши враги умнее нас? Если это так, то мы достойны лишь одного — смерти.

Субэдей, не терпевший заумных речей своего собрата, в другое бы время оборвал его, заставив спешно искать спасительный выход, но сейчас лишь нахмурился и шумно засопел.

   — Утром я сам схожу к половецким вождям и сделаю так, чтобы они поверили, но для этого нам придётся расстаться с частью наших богатств. Слова стоят мало. Но если эти слова обернуть золотом, тогда вес их поднимется, — доставая вторую лепёшку и запихивая в рот пучок дикого чеснока, глубокомысленного рассуждал Чжебе. Он всегда любил поговорить.

Утром, едва рассвело, полководец, выбросив белое знамя, двинулся к половцам. За его спиной шёл воин, ведя двух лошадей, груженных тюками с золотыми кувшинами, подносами, блюдами, кубками и прочей утварью. Чжебе провели в юрту к половецким ханам. Он поклонился им, выложил золотую посуду, сразу же заметив хищный блеск в глазах степных вождей.

   — Разве вы яссы, аланы или грузины, кто привык жить в горах и для кого степи подобны пустыне? Разве мы не братья, живущие по одним законам, для кого глоток кумыса и копчёная конина единственная сладость жизни? Так почему вы помогаете аланам и воюете против нас? Разве мы пришли сражаться с вами? Нет, нам нужен Дербент, где укрылся хорезмшах Мухаммед, а его взяли под защиту аланы, и они наши враги. Мы же пришли с дарами к вам, ибо не воюем против своих братьев. Примите наши скромные подношения, и заключим вечный мир. Я клянусь своей кровью никогда не поднимать меча против половецкого хана и по первому его зову мчаться к нему на помощь.

Глаза Чжебе вспыхнули ярким блеском, он выхватил нож, разрезал себе ладонь и слизнул полоску крови, как бы подтверждая истинность того, о чём говорил. Столь неожиданный поступок монгольского темника восхитил половецких вождей. Они потупили головы, бросая украдкой взгляды на золотые кубки и кувшины, ибо так же клятвенно обещали аланам разгромить монголо-татарскую рать. Однако Чжебе не потребовалось произносить новую речь, чтобы переманить половцев на свою сторону. Те словно были готовы к предательству и недолго колебались, брать или не брать дары. Вечный мир был затверждён, половцы сняли засаду и разошлись по домам.

Возвратившись в свой лагерь, Чжебе объявил узколицему брату своему, что выход из долины открыт, а половцы сложили оружие.

   — Как видишь, можно побеждать, не вынимая меча из ножен, — не без гордости добавил он.