Смерть в стекле

Потом они сняли с него всю одежду, которую Брайди предстояло выстирать и повесить сушиться во дворе, а после выгладить, сложить, свернуть в аккуратный узел, отнести на Монмаут-стрит и продать по выгодной цене – все это входило в ее обязанности. Ган обтер труп тряпкой и накрыл его принадлежности старой газетой. Затем, насвистывая, взял свой гребень. Он готов был пойти на что угодно, лишь бы привести труп в товарный вид. Хозяин пивной, просунув в дверь голову, спросил, не намерен ли он побрить мертвеца.

Мертвеца заметили, когда он плыл вниз по реке. Выловить его не составило труда, да к тому же он оказался свеженьким. Ган с Брайди подтянули его к борту лодки, привязали к ней веревкой, вместе с трупом подгребли к берегу и выволокли его из воды.

Ган, как всегда, прибыл первым. Едва сгорбленная фигура испанца показалась на поверхности воды.

Худой и долговязый, Ган был похож на кашляющую палку с глазами, носом и ушами.

Если кто где умирал, Ган узнавал об этом немедленно.

Если кто-то сваливался в реку в районе Челси, Ган мог услышать это и в Воксхолле.

Если некий одинокий человек падал замертво на Холиуэлл-стрит (возможно, при падении ударившись головой о землю), Ган мог услышать это аж на Чансери-лейн.

Слышал он это своими ушами, огромными, как тарелки.

А глаза?

Глаза у него были такие, что свежевыкопанную могилу он способен был узреть за сто шагов, а ослабевшего человека – за пятьдесят. Если Ган Мерфи следовал за вами до дома, значит, вы были обречены.

А нос?

Один раз нюхнув труп, Ган определял его давность и причину смерти несчастного. Обычно он наклонялся к мертвецу и делал глубокий вдох. Он прекрасно знал устройство человеческого организма, ему не нужно было ничего вскрывать и разбирать на части. Опыт позволял.

– Этот, – Ган медленно вдохнул, – скончался меньше суток назад, упал в реку, спьяну. – Ган нажал на живот мертвеца, резко и сильно, и тот издал тихий «пук», выпуская газы. – Перед смертью он знатно выпил. Хороший был мужик.

Брайди подумала, что у трупа стыдливый вид. Она пригладила ему брови и потрепала его по руке.

Ган сунул в рот курительную трубку, в щель на месте отсутствующего зуба, раскурил ее и, пуская дым, почти не шевеля губами, распорядился:

– Не надо. Иди на улицу, девочка. Высматривай доктора.

А сам сел, вытянул свои длинные ноги и, тужась, постарался как следует откашляться.

Всем было известно, что Ган удрал из Дублина после того, как его задержали у тюрьмы Килмэнхем с полным карманом человеческих зубов. Однако немногие знали, что Ган был джентльменом, ученым и знаменитым хирургом, пока не запил и не спустил свое наследство за игорным столом. Все это могло быть правдой и неправдой. Сам Ган о себе ничего не рассказывал, предпочитал, чтобы его прошлое было окутано ореолом тайны. Но у Брайди имелись свои подозрения. Во-первых, Ган так красиво играл на пианино, что любого мог заставить прослезиться. Во-вторых, он мог потратить месячный заработок на бутылку лучшего вина, что можно найти в Лондоне, и затем медленно смаковать его, сидя в башмаках, снятых с мертвого бродяги.

В тот день, когда Джон Имс купил Брайди Дивайн за гинею, она сидела перед пабом, бросая камешки в сточную канаву. Она слышала, что в пивной разразилась драка, которая назревала, как позже сказал хозяин паба, уже несколько дней: два парня столкнулись лбами – из-за девушки, из-за долга, из-за неуважительного отношения и уничижительных намеков. Обмен оскорблениями, ударами. Кто-то кого-то толкнул, пихнул, сверкнул нож, и все было кончено.

До Брайди донеслись крики, улюлюканье, затем наступила тишина.

Тишина ее насторожила. Тишина всегда предвещала беду.

Она бросилась в паб и увидела, как один из драчунов с недоуменным выражением лица сползает по стене.

Второй таращился на нож в своей руке, потом перевел взгляд на упавшего противника, снова посмотрел на нож. Словно пытался разрешить головоломку, пытался понять, какая тут взаимосвязь.

Брайди крикнула, чтобы дали тряпок и спиртного. Кто-то послал в подвал за Ганом, хотя все прекрасно знали, что Ган с места не сдвинется, если он курит и кашляет.

Девочка опустилась на колени рядом с раненым. Рана была смертельной, и несчастный, Брайди видела по его глазам, понимал, что умирает.

– Лежи смирно, парень, лежи смирно, – велела она.

Раненый закатил глаза, сверкая белками, словно загнанный зверь. Он и фыркал, как загнанный зверь.

– Лежи смирно, – повторила Брайди. – Слышишь?

Раненый кивнул.

Обеими руками она зажимала рану на его груди, будто не давая ему развалиться на части. Но кровотечение остановить не удавалось, и вскоре Брайди была в его крови с ног до головы. Потом, одной рукой поддерживая его за подбородок, другой она стала лить виски ему в рот. У него стучали зубы, он давился и захлебывался, глотая виски вместе с собственной кровью. Сложив губы, будто птенец, вытянувший клюв, он взглядом снова стал искать стакан, пока изо рта его пеной не пошла кровь.

Наконец он испустил последний вздох и завалился на бок, суча ногами. Брайди держала его голову, чтобы он не размозжил ее о плиты.