Смерть в ритме танго

Шестеренкин мгновенно подобрел и взглянул на Кирилла уже более приветливо. Когда на свет божий появилась книжечка, купленная Кириллом в видавшем виды книжном магазинчике, Шестеренкин попытался скрыть снисходительную улыбку.

– Ну, так уж и быть, – смилостивился он. – Подпишу вам. А вы читали ее?

– Конечно, – горячо воскликнул Кирилл. – Особенно мне понравились строки: «На сердце боль волчицею скребется, кричит «люблю», а он в ответ смеется…» какое тонкое сравнение!

– Да, – кивнул Шестеренкин, отметив, что книжечка выглядит, словно ее выстирали в центрифуге, – это одно из лучших моих стихотворений. А вы, я гляжу, часто берете в руки мое творчество?

– Каждое дежурство, – вдохновенно соврал Кирилл. – Зачитаешься, и ночь незаметно пройдет. Мне так нравится одно из ваших стихотворений… Вот это: «Черная бабочка с белой каймою вдаль уносилась, махая крылом…»

Шестеренкин благодушно внимал, а Кирилл, продолжавший цитировать совершенно нелепое, на его взгляд, стихотворение, видел, что клиент дозревает. Милованов проинструктировал, что Шестеренкина можно купить только лестью. Он любит говорить о своей гениальности. Купленную в магазине книжечку, кстати, совершенно не пользующуюся спросом, Кирилл самолично несколько раз перегнул и притоптал в дорожной пыли, чтобы придать ей более потасканный вид. По пути к стилисту, Кирилл вызубрил несколько строк из его рифмованных виршей. Оставалось надеяться, что Шестеренкин не очень хороший эксперт и не заметит, что от книжных страниц отчетливо пахнет типографской краской, так, как только может пахнуть совершенно новая, ни разу не открытая книга, а также, что Шестеренкин не будет слишком усердно экзаменовать его на предмет своего творчества.

– Ну-с, молодой человек, вот вам ваша книга с моим автографом. Честно говоря, прежде я не подозревал, что в милиции работает столько моих поклонников. Я думал, что это грубоватые люди, а оказывается, что ничто человеческое вам ни чуждо. Как настоящему ценителю, я прочту вам сейчас свой новый стихотворный эпос.

Кирилл задохнулся от восхищения, подумав про себя, что легче составить протокол места преступления, чем впихнуть в себя еще одну порцию рифмованной бурды. Однако следовало держать марку. После обязательной программы можно будет обратиться с просьбой.

– Ну, как? – спросил Шестеренкин.

– Я восхищен, – оскалив зубы, произнес Кирилл. – Я надеюсь, что этот шедевр войдет в вашу новую книгу?

– Разумеется, – надменно почесав живот, произнес Шестеренкин. – Я думаю, что вам не вредно будет послушать мою поэму, которую я решил назвать «Овсы цветут».

Шестеренкин уже открыл рот, чтобы начать декламировать свое очередное творение, но Кирилл был начеку.

– Владимир Георгиевич, я дико извиняюсь, но я крайне стеснен во времени. Не могли бы вы прежде помочь мне разобраться вот с этим.

Шестеренкин брезгливо бросил взгляд на пачку листочков, а Кирилл услужливо подлил масла в огонь.

– Тем более, что скоро состоится ваш творческий вечер, если я не ошибаюсь. Вот там-то я и дослушаю до конца все ваши стихи.

Шестеренкин крякнул и милостиво кивнул. Протянув руку к пачке бумаги, он взял первый лист, и углубился в чтение.

* * *

Мужчина за столиком сидел один уже час. Он непрерывно подзывал официанта, тот услужливо подливал ему водку. Мужчина пил, но, похоже, забирало его плохо. Максим недоуменно смотрел на дорогую одежду, которая нуждалась в чистке и стирке, на золотые перстни на пальцах с плохо остриженными грязными ногтями. Дорогие, мало поношенные туфли были пыльными, словно щетка никогда не касалась их с тех пор, как их вынули из коробки. Руки мужчины заметно тряслись, остекленевшие глаза тупо смотрели в одну точку. Пухлые щеки, которым требовалось быть розового цвета, посерели и заметно обвисли. Глаза, обведенные темными кругами, провалились, напоминая темные омуты. Максим вспомнил, что он уже видел этого мужчину несколько недель назад. Тогда с ним был молодой парень, сильно смахивавший на Бреда Питта. Вид у обоих был цветущий, а теперь перед Максимом была развалина.

Максим кашлянул и подошел ближе. С деньгами было совсем плохо, а этот тип явно не беден. Конечно, он уже пьян, как свинья, но может это и к лучшему, авось много не потребует. Главное, подать себя. Подойдя к столику вплотную, он вторично кашлянул и спросил с робкой надеждой:

– У вас не занято?

Мужчина поднял на него мутный взгляд и посмотрел тупо, словно на пустое место. Внезапно его взгляд прояснился.

– Богдан?

Максим опешил, а потом собрался с духом.

– Меня зовут Максим…

Интерес мужчины сразу угас. Он вновь опустил взгляд в бокал. Максим кашлянул.

– Я могу присесть? – спросил он еще более робко, внутренне понимая, что сейчас получит отказ. Мужчина поднял голову. По его дрожащей щеке катилась слеза. Глаза были красными и воспаленными, словно он давно не спал. После недолгой паузы, он кивнул. Максим с радостью сел и с вожделением посмотрел на бокал с водкой. Выпить хотелось до жжения в желудке. Мужчина уловил этот взгляд и подозвал официанта.

– Чем тебя угостить?

– Мартини, – попросил Максим. Мужчина повернулся к официанту.