Смерть в Киеве

Четыре Николы недоуменно сверкали желтыми глазами, с открытой неприязнью поглядывая на митрополита, которому не могли забыть слов одного из писаний, где он укорял всех тех, кто добивается славы и знатности, присоединяя дом к дому, село к селу, набирая для себя бортей и сенокосов, изгоев и сябров, подневольных хватая, а вольных прибирая к рукам силком.

Тогда князь обратил свой взгляд на Петра Бориславовича, который стоял с боярами, но выделялся среди них своей холеной чистотой и умным спокойствием, излучавшимся из его огромных черных глаз.

Петр махнул своей короткой рукой, словно бы показывая Изяславу, с какими глупцами приходится ему стоять рядом.

- Власть поддерживается точно так же, как и добывается, княже, сказал Петр Бориславович спокойно, - насильством или добровольностью. Ты не применял никакого насильства, когда шел в Киев, сами же киевляне призвали тебя из Переяслава, люб ты их сердцам, то как же можешь прибегать к деяниям, чуждым и неприсущим тебе? Прислушайся к мудрым словам митрополита Климента.

- Меч - вот вся мудрость. Будь оно проклято! - пробормотал Войтишич. - Вспомни, княже, как покорял дружину Ростислава и показывал это всем киевлянам, согнанным к Днепру. Покажи теперь киевлянам, как умеешь покорять и их самих, будь оно проклято на этом и на том свете, как мне на старости приходится бедствовать в таком глупом деле...

При этом Войтишич развел руками, прижав локти к бокам, закрыл глаза и стоял вот так некоторое время, словно бы показывая, что уже ничего больше не ждет от такого нерешительного князя, из-за чего готов покинуть его уже и не условно, как провозгласил это два года назад, а по-настоящему, покинуть так, как умел издавна это делать, перескакивая от более слабого к сильному, выбирая именно тот момент, который решал спор между двумя князьями, точно улавливая своей коварно-мстительной душой, где сила, где перевес, где выгода.

Изяслав слишком хорошо знал, что обозначает такое разведение рук и прищуривание глаз Войтишича, чтобы ждать, пока случится то, что могло случиться. Киевляне покинули князя, теперь покинут его бояре, с кем же он тогда будет?

- По коням! - крикнул Изяслав. - И все на Подол!

Все было не так, все поломалось с самого начала, не вышло так, как выходило у старого Ярослава, как вышло еще и на том вече, когда Войтишичу и Петриле удалось расшевелить киевлян криками об убийстве князя Игоря, а затем под эти крики и всеобщую разъяренность учинить убийство, которое теперь вечным позором повисло на имени Изяслава, и он должен смывать этот позор новой и новой кровью, быть может даже кровью своего стрыя, родного брата собственного отца.

Если бы киевляне пришли к Софии, где застали бы вознесенного над ними князя с митрополитом, с князьями, воеводами, боярами, застали бы дружину во всеоружии, застали бы, сами того не ведая, готовый крик из глоток подкупленных крикунов. Но киевляне собрались возле Туровой божницы, они запрудили все Подольское торговище, они заполнили берега Почайны и Днепра, втянули в свой водоворот всех прибывших купцов, своих и чужих, озабоченных и просто зевак, которых неутолимое любопытство всегда гонит туда, где должно что-нибудь случиться. Торговый люд смешался здесь с людом рабочим, сегодня все было забыто, никто не дошел до своей работы, никто не взялся за свое дело, каждый был тут так, как застала его общая потребность: кузнец с молотом, дровосек с топором, водонос с коромыслом, косарь с косой, кто должен был идти на сенокос, был с граблями или вилами, кто изготовлялся запрячь волов, стоял с ярмом, тот, кто хотел продать железную цепь, так и держал цепь в руках, возница стоял возле нового воза, предназначенного на продажу, а каменолом, который привез в тяжелой гапке серый камень с Припяти, хитро посматривал на столпотворение киевское, дескать, подходи, бери, кому нужно, - люд собрался мирный, но опытный глаз воина тотчас подмечал, что все эти молоты, вилы, косы, топоры, цепи, рожны, веревки, камни, - все эти простые и повседневные приспособления для жизни будничной могут стать страшнейшим оружием, ибо в ход пойдет не один топор и не одна коса, а сотни да тысячи, а к тому же еще прибавится гнев тысяч людей, каждый из которых зажигается собственным огнем, а не так, как княжеская дружина - лишь гневом своего князя.

Изяслав обладал опытным глазом воина. Он тотчас же смекнул: бросить дружину в этот водоворот - значит, не иметь ни дружины, ни киевлян. Все утонет в крови, погибнет в резне, не уцелеет здесь ничто. Тогда хоть дикий половец, хоть Долгорукий, а то и малое дитя - приходи и бери Киев голыми руками.