Смерть в Киеве

Боярин Петр Бориславович, в обшитой черным бобром широкой одежде, с золотой княжеской гривной на шее, бледный от постоянного пребывания в почтительном напряжении, старательно вписывал в пергамен каждое княжеское слово, даже Иваница не в силах был удержаться от удивления и прошептал на ухо Дулебу: "Вот уж! Царапает в пергамене, как курица в просе! Этот и Сильку за пояс заткнет!" Дулеб молчал, ибо сказал все, что должен был сказать, теперь они с Иваницей должны были до конца прикидываться обиженными Долгоруким искателями истины, они были жертвами и мучениками, правда, мучениками живыми, что не всегда и не всем нравится, но Изяслав благодарил бога и за это, ибо теперь о смерти Игоря забудут наконец все, если же кто и захочет вспомнить, то с него будет довольно того, что он услышит о том, как отблагодарил Долгорукий двух мужественных посланцев князя киевского, стремившихся распутать до конца дело с этим загадочным, зловещим убийством.

Дары княжеские с одной и с другой стороны были сначала благочестивые: иконки, кресты, умело изукрашенные молитвенники в золоте и серебре, усаженные драгоценными камнями. Когда вторично послал Изяслав, призывая Ростислава, то на этот раз повезли ему в дар дорогое оружие; в свою очередь для Изяслава были переданы соболиные меха с таким отблеском, который имеет лишь мех северных земель с их вечными морозами и снегами.

Тем временем Ростислав обратился к своей дружине, которая еще не ведала о его намерениях, считая, что послана она помогать союзным с Долгоруким князьям - Ольговичам и Давыдовичам.

- Пусть прогневается на меня отец мой, - так сказал Ростислав дружине, - но не пойду к врагам своим, ибо были они врагами деду моему Мономаху и стрыям моим Мстиславу и Ярополку. А пойдем, дружина моя, к Изяславу, ибо к нему лежит мое сердце. Он даст мне волость, и я возьму. Пойдете ли со мною?

- Пойдем, княже! - закричали самые верные, а за ними и все остальные, ибо, что там ни говори, волость есть волость, да еще если она в этих теплых и щедрых землях, далеко от морозов и снегов, от сурового северного неба, от малолюдья и бесхлебья.

Переговоры длились всю ночь. Князья передавали друг другу поклоны и лестные слова, но никто первым не хотел отправляться навстречу другому, ибо за Изяславом было старшинство, а за Ростиславом - независимость. Он жертвовал самым дорогим, поэтому имел все основания надеяться, что за жертвой должен бы прийти Изяслав или хотя бы протянуть руку. Покамест же длилось состязание в лести и высоких словах, а дело не продвигалось вперед, - оно, пожалуй, отодвигалось все дальше назад. Дулеб осторожно подбросил Петру Бориславовичу мысль о том, что князья могли бы встретиться посредине реки на Изяславовом насаде.

- Внеси это в пергамен свой, боярин, - посоветовал Дулеб.

- Но ведь об этом еще не сказано князем!

- Тогда и скажешь.

- Почему не сказал сам?

- Уступаю это для тебя. Будет сохранена честь Изяслава, ибо насад принадлежит ему. Ростиславу не придется ступать на этот берег, покуда не получит от Изяслава того, что жаждет иметь. Князья как дети, боярин, мы их не можем с тобой понять.

- Откуда ведаешь обо мне? - малость насторожился Петр.

- Много наслышан про твою ученость, а я сам люблю книги и людей книжных ставлю выше всех. Пиши и говори.

Петр вписал и сказал, и это понравилось Изяславу. Под утро князья встретились на Остре в насаде, устланном коврами, оба в золоте, шелках и мехах, оба высокие и стройные, но все же Изяслав много утрачивал рядом с более могучим Ростиславом, он казался мельче, незначительнее, а уже его покрасневшие глаза и вовсе не выдерживали сопоставления с ромейскими глазами Ростислава, и при взгляде на этих двоих хотелось указать на суздальца и воскликнуть: "Се князь!"

Однако стоял Изяслав, а кланялся Ростислав. Лишь после этого они сели на медную лавицу и под тихий плеск весел, которыми гребцы удерживали насад против течения, повели речь о том, что их объединило.

- Ты, княже, - говорил Ростислав, - для всех нас, младших, словно отец родной, и мы должны были бы давно уже соединиться, ибо младшие лучше понимают друг друга, между ними должна быть сдруженность и не должны они остановиться даже перед устранением старших своих, ежели того требует земля наша и люд. Будь нам всем отцом, хотя ты и брат для нас, равный с нами.

- Старше всех нас отец твой, - отвечал Изяслав, - да с нами не умеет жить. Хочу управиться с ним миром или ратью. Бог послал тебя, княже, и святая богородица. Не стану уговаривать тебя, чтобы пошел со мной на Суздаль, а дам тебе города богские, постережешь землю Русскую, покуда буду в Залесье, а идти туда должен, ибо князь Юрий чинит зло Новгороду, перехватывает новгородские дани для Киева, словно тать или ушкуйник волжский. Принимаешь ли, княже, сие?

Ростислав торжественно склонил голову и держал ее так столько, сколько нужно было для того, чтобы сердце Изяслава удовлетворилось покорностью; тогда князья обнялись, трижды поцеловались и стоя поплыли к берегу, где у Изяславова шатра ждали их все знатные приспешники Изяслава.