В церкви было много народу. Помимо членов Куинза пришли их коллеги из других корпораций, поверенные из различных контор, кое-кто из жителей Ист-Энда, спасенных Донтси от виселицы, несколько весьма солидных джентльменов из Сити, партнеров покойного по крикету, а также представители коммерческих компаний, интересы которых он с честью отстаивал. Здесь были и дамы: жены друзей и добрых знакомых Донтси, когда-либо работавшие с ним стенографистки и, конечно, миссис Донтси, которая одиноко сидела на краю, на передней скамье. Почетный первый ряд занимали исключительно бенчеры. Из толпы на них мрачно взирал Порчестер Ньютон. Сара и Эдвард устроились сзади, втиснувшись между двух бывших подзащитных Донтси и судьей Канцлерского суда в полном судейском облачении, — видно, ему пришлось отложить ради этой церемонии какой-то серьезный процесс.
Для Пауэрскорта эта поминальная служба представляла особый интерес. Он вручил главному привратнику и его подчиненным пять фунтов и дал им два задания. Первое было чем-то вроде выстрела вслепую. «Допустим, нашлась женщина, — рассуждал Пауэрскорт, — которая согласилась родить наследника прекрасного Кална. Она, конечно, не явилась бы на похороны Донтси в Кент, но ничто не мешало ей прийти перед началом службы сюда, в лондонский храм, на прощальное свидание с духом возлюбленного». Привратники получили от детектива указание спрашивать у всех незнакомых лиц имя и адрес, а на вопрос: «Зачем вам это?» отвечать: «Для светской хроники в центральной прессе и для летописи Куинза». Конечно, им могли назвать вымышленное имя, но любая «миссис Смит» из разряда постоянных свидетельниц на бракоразводных процессах давала немалые основания для подозрений. Второе задание касалось загадочного визитера, замеченного возле офиса Донтси в день банкета. Те из привратников, кто его видел, должны были подробно описать этого человека товарищам, и Пауэрскорт пообещал еще по пять фунтов каждому, кто его опознает. При этом, опасаясь лжесвидетельства, он предупредил, что выплата награды состоится только после того, как незнакомец подтвердит, что действительно был в день банкета в Куинз-Инн.
Церковь Темпла была для юридических корпораций поистине Божьим даром. Их руководство считало красноречие прерогативой адвокатской профессии и не желало уступать его представителям иных, не удостоенных высшей милости сословий. Поэтому для этого храма всегда подбирали каноника, который читал бы проповеди громко, внятно, а самое главное — кратко, без философических излишеств. И нынешний священнослужитель, преподобный Уоллес Торнэби, высокий лысый человек лет пятидесяти, уже давно, с самого начала своей духовной карьеры в Темпле уяснил, что спорить с юристами, как говорится, себе дороже.
Увидев, куда направляется по хорам священник, Пауэрскорт понял, что служба состоится в замыкающей помещение храма старинной Круглой церкви. Стало быть, публика набьется туда тесной толпой, как на футбольном матче, а часть паствы даже будет вынуждена стоять снаружи, у бокового входа. Именно там, с пробежавшим по коже холодком вспомнил детектив, где был найден труп второго из убитых адвокатов, Вудфорда Стюарта.
Преподобный начал с «Отче наш» и краткой, обычной для заутрени молитвы. Затем, бегло перечислив основные вехи профессионального пути усопшего, он предоставил слово адвокату из Грейз-Инн, уже не раз произносившему речи на подобных церемониях. Оратор углубился в тонкости многообразных судейских чинов, инстанций, категорий, а Пауэрскорт задумался о том, что его сейчас волновало больше всего. Кто же убил Александра Донтси? Не смирившийся с поражением на выборах в бенчеры Порчестер Ньютон? Какой-то преступник, угодивший стараниями Донтси за решетку? Или адвокат погиб из-за того, что обнаружил нечто подозрительное в счетах Куинза? Все три версии вызывали сомнение. И что же это за таинственный, до сих пор не найденный Максфилд, которого в сейфе конторы «Планкет, Марлоу и Планкет» дожидаются двадцать тысяч фунтов? Возможно, миссис Донтси о многом умалчивает, и за ее красотой и надменностью скрывается что-то необычайно важное для расследования?
Адвокат из Грейз-Инн закончил свою речь. Все встали и запели церковный гимн.
С греховной усмешкой Пауэрскорт отметил, что даже в церковном песнопении нашлось место упоминанию о судебной власти. А следующая строфа его просто порадовала.