Смерть в адвокатской мантии

Пауэрскорт сидел в подвальном помещении Сомерсет-Хауса, где толстые темно-бурые тома хранили все завещания вплоть до 1858 года. Сюда заносили перечень главных, с точки зрения регистратора, пунктов волеизъявления. Историк, некрофил и любой другой заинтересованный в их содержании человек мог получить копию нужного ему документа. Прямоугольное помещение архива с длинным дубовым столом в центре предоставляло любознательным вампирам десятка два мест, но этим утром тут сидело только пятеро. Дневной свет едва проникал сюда сквозь небольшие люки в потолке, который служил полом верхнему внутреннему дворику. Электрические лампочки на стенах тоже светили вполнакала. Здесь как-то странно пахло — смесью пота, пыли и специфического аромата старинных фолиантов. Повсюду на стенах висели грозные предупреждения о наказаниях за нарушение правил: за пометку на страницах регистрационных записей — вечное изгнание из архива, за кляксу — отлучение на пять лет, за отметину, процарапанную на коленкоровом переплете перочинным ножом или пером, — двадцать фунтов штрафа. В дальнем конце зала за столом под выцветшей литографией с юбилейным портретом королевы Виктории [37]сидели, неусыпно наблюдая за посетителями, два рослых стража с одинаково торчащими усищами, обряженные в синюю, прусского образца, униформу. Пауэрскорт решил, что это, должно быть, бывшие старшие сержанты, которые ежедневно тренируются во внутреннем дворике и готовы в любой момент жестоко покарать провинившегося за злостную порчу архивных книг.

Этот сумрачный подвал, тесно уставленный томами с описью чьих-то предсмертных распоряжений, казался детективу настоящим царством мертвых. «Да и приходящие сюда живые — тоже призраки, — думал он. — Ведь все мы лишь до поры до времени блуждаем наверху, в земном мире теней, по тротуарам Стрэнда или Холборна, стараясь позабыть, что каждому в свой срок придет конец, как и всем зарегистрированным здесь завещателям. Знали ли эти богачи — а надо было накопить немало, чтобы тебя внесли в толстые фолианты, — что через сотни лет какие-то совсем чужие люди придут и будут читать их завещания? Это напоминает разграбление могил. Неужели когда-нибудь сюда придут для того, чтобы покопаться в пунктах и параграфах и моего завещания?»

Имена покойных бенчеров завораживали. Джеймс Герберт Померой, скончался в 1770-х и оставил двадцать фунтов жене, а дом на Линкольнз-Инн-филдс — в распоряжение Куинз-Инн. Эдвард Мадингли Чоули, умер в 1780-м, оставил пятьдесят фунтов на содержание и обучение бедных студентов, «дабы недостаток средств не воспрепятствовал получению преимуществ, дарованных оным от рождения». Там был Джосайя Стерндейл Тарлетон, умерший в 1785-м. Не отец ли это полковника Банастра Тарлетона, столь вдохновенно запечатленного Рейнолдсом? Пауэрскорт мысленно представил его портрет. Молодой, вооруженный с головы до ног кавалерист в тугих белых бриджах и зеленом мундире с золотыми пуговицами. За спиной у него дым пушечного взрыва, рядом пара запасных лошадей, ибо полковнику не пристало передвигаться пешком, а также артиллерийское орудие и багровые, под цвет той жутко кровавой войны, знамена. Что ж, Тарлетону-старшему, по крайней мере, не пришлось изведать горечь потери заокеанских колоний, за которые сражался его сын. Пауэрскорту вспомнилось также, что полковник Банастр Тарлетон многие годы был возлюбленным попавшей в число временных фавориток принца Уэльского красавицы Пердиты, чей портрет кисти Гейнсборо украшает Собрание Уоллес. А Роберт Фитцпейн Уилберфорс, умерший в 1792-м, может, это отец или дядя того Уилберфорса, что так успешно ратовал за отмену рабства?

Пауэрскорт успел занести в специально купленный красный блокнот основные данные двадцати завещаний. Сосредоточившись на сокращении записей, он не особенно вдумывался в их содержание и тем не менее сделал одно открытие. Каждый из бенчеров непременно оставлял своей корпорации некую долю наследства. Видимо, это было непременным условием для избрания в руководящий состав Куинз-Инн. Пауэрскорт надеялся, что в окружении Уильяма Берка найдется специалист, способный вычислить, какую сумму теперь составляют несколько сотен фунтов 1800 года и нынешнюю стоимость домов, усеивающих окрестности Куинз-Инн в радиусе трех-четырех миль.

В Куинзе Пауэрскорта ждал Бичем. Старший инспектор был в ярости.

— Вот сукин сын! — сердито пристукнул он кулаком о ладонь. — Будь он проклят!

— Судя по всему, вы побеседовали со здешним начальством, старший инспектор? Позвольте выразить вам свое сочувствие.

— Да не с начальством, — усмехнулся Джек Бичем, — а с Ньютоном, с этим чертовым Порчестером Ньютоном.

— И чем же мистер Ньютон вас прогневал?

— Приехал, соизволил наконец. А между прочим, любой бы поставил его имя во главе списка подозреваемых. Вся эта его свара с Донтси из-за выборов, ну, вы же знаете. Избрали Донтси, Ньютон в ярости, затем он удирает сразу после злосчастного банкета. Что ему стоило тайком вернуться, застрелить Вудфорда Стюарта и вновь исчезнуть?