Стёжка круто уводила вверх, к лесу. Чуть погодя, они вышли к тропе пошире, ведущей вдоль откоса, заросшего каштанами. Вскоре им попалась скамья. Генриетта села, Пуаро примостился рядом с ней. Внизу расстилалась роща густо насаженных каштанов. Прямо от скамьи извилистая тропа сбегала вниз, туда, где угадывались блики голубой воды. Пуаро молча наблюдал за Генриеттой. Ее лицо смягчилось, напряженность прошла. Он осознал вдруг, что Генриетта кажется совсем юной. Наконец он сказал очень мягко:
— О чем вы думаете, мадемуазель?
— Об Айнсвике.
— А что это — Айнсвик?
— Айнсвик… Это такое место.
Почти грезя наяву, она описала ему усадьбу. Изящный белый дом, с переросшей его большой магнолией в обрамлении амфитеатра лесистых холмов.
— Это был ваш дом?
— Да нет. Я жила в Ирландии. А туда мы приезжали на каникулы. Эдвард, Мэдж и я. Собственно, это был дом Люси. Он принадлежал ее отцу, а после его смерти перешел к Эдварду.
— Не сэру Генри? Но разве титул не у него?
— Сэр Генри лишь кавалер ордена Бани, — объяснила она, — а что до степени родства, так у него оно очень далекое.
— А после Эдварда Энгкетла кому он должен перейти, этот Айнсвик?
— Вот странно. Я никогда не думала об этом. Если Эдвард не женится, — она запнулась. Тень пробежала по ее лицу. Хотел бы сейчас Эркюль Пуаро знать, что за мысль вдруг посетила ее.
— Наверное, — сказала Генриетта медленно, — он отойдет Дэвиду. Так вот зачем…
— Что — зачем?
— Почему Люси пригласила его… Дэвид и Айнсвик? — Она покачала головой. — Они никак не подходят друг другу.
Пуаро указал вперед, на тропку.
— Вы по этой тропе спускались к бассейну вчера?
Ее пробрало легкой дрожью.
— Нет, по той, что ближе к дому. А по этой шел Эдвард. — Она вдруг повернулась к нему. — Надо ли снова возвращаться к этому? Мне жуток этот бассейн и сама «Пещера» тоже.
Пуаро зашептал:
Генриетта повернула к нему удивленное лицо.
— Теннисон, — сказал Пуаро, гордо кивнув головой. — Стихотворение вашего лорда Альфреда Теннисона.
— И, что ни спросишь, эхо… — она продолжала, почти для себя самой. — Ну да, конечно… так оно и есть. Эхо!
— О каком это вы эхе?
— Об этом вот месте. Я почти уже поняла это однажды — когда мы с Эдвардом поднимались в субботу на холм. Эхо Айнсвика. И что мы есть такое — мы, Энгкетлы. Мы отзвуки, отголоски, эхо. Мы не настоящие — каким, например, был Джон, — она повернулась к Пуаро. — Жаль, что вы не знали его, господин Пуаро. Все мы тени рядом с Джоном. Джон был действительно живым.
— Да. Даже когда он умирал.
— Знаю. Вы не могли не почувствовать… И вот Джона нет, а мы, призраки, живем… Это, знаете, похоже на дурную шутку.
Юность опять исчезла с ее лица. Ее губы искривились, как от внезапной боли. Когда Пуаро обратился к ней с вопросом, она сперва не поняла, о чем он говорит.
— Извините, что вы сказали, господин Пуаро?
— Я спросил, как ваша тетушка, леди Энгкетл, относилась к доктору Кристоу?
— Люси? Кстати, она мне двоюродная сестра, а не тётка. Он ей очень нравился.
— А вашему — тоже, кажется, кузену? — господину Эдварду Энгкетлу, также нравился покойный?
Ее голос, подумал он, прозвучал чуть сдавленно, когда она ответила:
— Не очень — но ведь он едва знал его.
— А ваш другой кузен, господин Дэвид Энгкетл?
Генриетта улыбнулась.
— Думаю, Дэвид нас всех ненавидит. Он проводит время в библиотеке. Читает «Британскую энциклопедию».
— О, внушительный характер.
— Мне жаль Дэвида. Дома ему приходится несладко. Его мать больна — не вполне нормальна. Единственный способ самозащиты для него — поверить в свое превосходство над прочими. Пока это действует — все хорошо, но чуть не сработало — и сразу виден беззащитный Дэвид.
— А над доктором Кристоу он чувствовал превосходство?
— Старался, но, кажется, не преуспел. Подозреваю, что как раз таким, как Джон Кристоу, Дэвиду и хотелось бы стать. Потому-то он и невзлюбил Джона.
Пуаро задумчиво кивнул.
— Да, самоуверенность, отсутствие сомнений, мужественность — яркие качества сильного пола. Это любопытно, очень любопытно.
Генриетта не ответила. Сквозь листву Эркюль Пуаро заметил у бассейна мужчину, нагнувшегося в поисках чего-то — или это только казалось. Он пробормотал:
— Хотел бы я знать…
— Прошу прощения?
— Это один из людей инспектора Грейнджа. Он вроде бы что-то высматривает.
— Я думаю, вещественные доказательства. Разве не их ищет полиция? Пепел сигарет, следы, горелые спички.
В голосе ее угадывалась горькая насмешка. Пуаро ответил серьезно:
— Да, они это ищут — и порой находят. Но истинные улики, мисс Савернек, в подобных случаях обычно спрятаны во взаимоотношениях участвующих лиц.
— Не уверена, что поняла вас.
— Мелочи, — сказал Пуаро, запрокинув голову и полуприкрыв глаза. — Не пепел, не след резинового каблука, а взгляд, движение, неожиданный поступок…