Смерть приходит из книг

– У меня их целая туча вертится. И ни одной на отлично. Так, троечки. Пять человек умерли насильственной смертью прямо перед носом у следователя. Пуаро отдыхает.

Пилипенко задумчиво посмотрел на книгу Агаты Кристи, лежащую на тумбочке.

– С одной стороны, существует некий странный план убийств, – продолжал он. По этому плану совершено только одно – «Аркадий – душ». Этот душ был установлен в комнате Аркадия, и рассчитан именно на него. В комнате доктора на его кровать обвалился потолок.

– И этот случай не совпадает с планом.

– Такое ощущение, что планов на самом деле было два, и они вошли в конфликт, – сказал Пилипенко.

Он встал, неуклюже сделал несколько шагов, волоча прямую ногу на шине, взял с тумбочки книгу. Проговорил, покачивая книгой на вытянутой руке:

– Помню, в восьмом, что ли классе, русичка застала тебя за чтением на уроке.

– Ну и что? – отозвался Жаров. – Я ж все время читал. Читать на уроке программные произведения не возбранялось. Я и заворачивал книгу в бумагу, и писал на ней «Герой нашего времени». А книга-то была другая.

– «Лолита» какая-нибудь. Я не о том. Русичка, как сейчас вижу, взяла твою книгу вот так и наугад раскрыла. Ей хотелось посмотреть, над чем ты так хохотал.

– Не помню.

– Зато я помню. Я тогда на всю жизнь усвоил этот прием.

Пилипенко вдруг резко раскрыл книгу.

– Она должна раскрыться точно в том месте, где Катерина ее закрыла в последний раз. Ну вот. «Десять негритят». Здесь три романа. «Восточный экспресс» явно читан. «Эндхауз» не тронут». А «Негритята» до середины. «Десять негритят решили пообедать. Один вдруг поперхнулся, и их осталось девять…» Вот это да!

Пилипенко резко обернулся, посмотрел на картину, висящую на стене.

– Узнаю этот взгляд, – мрачно проговорил Жаров. – Тебя осенила какая-то бредовая мысль.

– Точно. Ведь эта комната предназначалась для директора и его шофера. Здесь «Охотники на привале» Перова. Ты случайно не помнишь, висят ли в других комнатах картины?

– Висят. Я сразу обратил внимание. В каждой комнате по картине.

– Все разные, все из классики, хорошо знакомые каждому школьнику?

– Ну да. «Гибель Помпеи», например.

– «Гибель Помпеи», часом, не у доктора?

– У доктора. Но откуда ты?..

Пилипенко щелкнул пальцами.

– Я все-таки поймал ее за кончик хвоста.

– Кого?

– Мысль. Думаю, что я уже могу идти, раз сумел встать с постели. Доктор наложил на меня хороший камень, и я теперь сам, как житель Помпеи.

Он хлопнул себя по цементированной ноге.

– Куда ты собрался идти?

– Я хочу осмотреть этот дом своими глазами. Возможно, от твоего внимания ускользнуло что-то важное.

– Что ж, два глаза хорошо, а четыре лучше.

– Шесть глаз! – воскликнул следователь и поправил очки.

Пилипенко осторожно ступал своей каменной ногой, опираясь на плечо друга. В гостиной они остановились у дивана, на котором лежал мертвый Иван. Пилипенко мельком глянул на труп. Они двинулись дальше. Когда Жаров открыл дверь одной из комнат, Пилипенко схватил его за рукав:

– Стой, не говори, чья это комната! Попытаюсь угадать.

Он осмотрелся с порога. Сказал:

– С некоторых пор меня интересует исключительно живопись. Это классик советского ренессанса, Тихомир Груздьев. Картина называется «Смерть комиссара». В комнате, скорее всего, жил Аркадий, погибший от воды.

Холст изображал революционного матроса с камнем на шее, он стоял на обрыве, за ним теснились лица нарочито злых белогвардейцев.

– Доктора должно было завалить камнем… – задумчиво проговорил Жаров. – «Гибель Помпеи»! Ты хочешь сказать, что по одному из планов картины изображают смерть того или иного человека? Мне приходила такая мысль, но я отмел ее как идиотскую.

– В том и беда твоя. Мечешься между мистикой и идиотизмом. Я же порой приветствую собственный идиотизм – пусть плачет по мне Симферопольская психушка… Смотри! Тут всё как в романе Агаты Кристи. Там была детская считалочка, здесь – гораздо изощреннее. Что за шедевры у женщин наверху? Мне по лестнице как-то не очень.

– У Натальи – «Смерть Сократа» Жак Луи Давида, что совпадает. Сократ как раз и был отравлен. У Катерины – «Жанна Дарк».

– Та самая картина, где девушку сжигают на костре. Комната Ивана за стеной?

– Да. Там тоже какая-то работа, но я не помню.

На стене комнаты они увидели картину, где была изображена толстая металлическая статуя со страшным лицом. Двое людей в средневековых одеждах вели к ней жалкого голого узника.

– Это «Железная дева» Брейгеля. В такую статую засовывали приговоренного к смертной казни, и статуя сама перемалывала его в фарш.

– Кажется, я понимаю, что это значит, – сказал Жаров. – Ужас какой-то! Вчера я зашел в тренажерный зал. Хотел позаниматься, но тренажер показался каким-то странным: я такого никогда не видел. Не совсем понял, как им пользоваться и оставил эту затею.

– Ну, ковыляем туда.

По пути Пилипенко вдруг остановился, потянул Жарова.

– Куда ты меня тащишь?

– В цокольный этаж.

– Но лестница же там! – следователь махнул рукой в противоположную сторону.

– Дезориентация, – усмехнулся Жаров. – Такое бывает с покалеченными.