Смерть под зонтом

– Я кое-что слышал о вас. Вы в свое время работали фотокорреспондентом в уголовном отделе столичной газеты. Это, несомненно, очко в вашу пользу. К тому же, надеюсь, что вы, как гость, а не постоянный житель Александрии, сумеете сопоставить и проанализировать факты без той предвзятости, которая влияет на суждения нашего начальника полиции.

Я ответил на этот комплимент неопределенным жестом:

– Благодарю за высокое, хотя едва ли заслуженное мнение обо мне. Раз уж вы считаете меня достойным доверия, то скажите хотя бы, почему вы так долго молчали?

– У меня на то свои причины. Пока не вижу оснований раскрывать до конца карты.

Луис отвернулся, как бы желая подчеркнуть, что беседа закончена и больше ничего у него выудить не удастся.

– Можете не утруждать себя, – откликнулся я ядовитым смешком. – Сейчас все уже достаточно прозрачно. Недаром излюбленная поговорка александрийцев гласит: «Держи язык за зубами и молись богу!». В этом городе бог Винцент Басани. Вы его боитесь, как и все остальные александрийцы. Признайтесь, Луис, вы ведь втайне убеждены, что ограбление связано с Винцентом Басани?

Луис громко засмеялся.

– Выходит, вы заразились всеобщим предубеждением!.. Перед вами факты, как разобранные детали часового механизма. Попытайтесь беспристрастно покопаться в этих деталях и отыскать связующую нить!

– В каких фактах? В тех, которые вы мне сообщили?

– Сейф обчистил Альберт Герштейн, это непреложный факт, – не обращая внимания на мою реплику, продолжал Луис. – Но кто стоял за кулисами? Почему Альберт, прежде чем сесть в лендровер, который доставил его к банку, прошел окольным путем через двор Ионатана Крюдешанка? Что он там искал?

– Вы диктуете условия игры, Луис, – заметил я. – И несомненно, ожидаете, что мои ходы, мои умственные ходы будут соответствовать этим навязанным правилам игры… Ну, что же… Допустим, Альберт Герштейн, прежде чем сесть в машину, действительно заходил в соседский двор. Или в соседский дом. В таком случае, единственное логическое умозаключение – он зашел туда за ключами от сейфа.

– Отлично! – Луис презрительно рассмеялся. – По-вашему, получается, что ключи передал Альберту Ричард Бейдеван?

– Не вижу в этом ничего неправдоподобного, – возразил я, уязвленный в своем самолюбии.

– Не видите? – Луис продолжал смеяться. – Когда же это он успел передать ключи? Вспомните ситуацию? Пока Ионатан Крюдешанк в соседней комнате разговаривает по телефону, режиссер, зная, что хозяин в любую секунду может вернуться в гостиную, забирается на стул, отодвигает картину, отпирает тайник… Чем отпирает? Ключом, который, как вы сами слыхали, постоянно находился у Крюдешанка в кармане?!

16

Мы оба замолчали. Я собирался кое-что спросить, но Луис, не желая, очевидно, продолжать разговор об ограблении банка, привлек мое внимание к Пророку.

– Глядите, как он прилип взглядом к потолку! – Луис сыпал слова, словно горох. – Кажется, он надеется, что из потолка высунется рука. Разумеется, длань нашего спасителя Иисуса Христа. Правда, не с рыбой, как в благословенные дни Иеремии Александера. Пророк уверен, что в наше время Спаситель может явиться людям лишь с пулеметом в руке… А вы поняли, почему он глядит на потолок? Его суггестируют картинки, которые там мелькают)

Луис имел ввиду диапозитивы, демонстрация которых каждые четверть часа дополняла музыкальную программу.

Я, признаться, не сразу обратил должное внимание на этот аттракцион. Вначале – тщась догадаться, зачем Луис привел меня сюда, впоследствии – напряженно вслушиваясь в его повествование. Теперь Луис мне объяснил, что калейдоскоп цветных изображений, проецируемых на потолок, помогает Пророку погрузиться в транс, подобно тому, как Безумному Менестрелю помогают наркотики.

В этой мгновенной смене цветных диапозитивов действительно было нечто гипнотическое. Изображения имели различный характер – пейзажи, обнаженные человеческие тела, абстрактные сочетания красок, сложные математические или химические формулы. Этот скорострельный хоровод одновременно завораживал и будоражил. В одном конце вспыхивали новые изображения, в другом в ту же секунду гасли. Все это происходило молниеносно, цифры формул, графики накладывались на обнаженные женские груди и сразу же исчезали, уступая место репродукции известной картины.

Оптический спектакль продолжался недолго, не больше пяти минут – под оглушительный рев и грохот джаза. Кроме двух-трех парочек, никто не танцевал, все, словно зачарованные, глазели на потолок.

Зажегся электрический свет. Танцевальная площадка вновь превратилась в ритмично подергивающийся муравейник.

– Вот и наше пиво! – обрадовался я.

К нам неспеша приближался запропастившийся официант с тремя кружками, увенчанными пышной шапкой пены.

Заглянув в свою кружку, я убедился, что под внушительной шапкой скрывается, если можно так выразиться, невидимка. Пива в кружке почти не было.

Заметив к тому же, как протянутая Луисом ассигнация быстро исчезла в кармане официанта, который ограничился небрежным «спасибо!» вместо сдачи, я пристально взглянул на него.