От сквера до улицы Геракла, где находился принадлежащий Ионатану Крюдешанку дом, оказалось довольно далеко. К тому же мы все время петляли, поэтому понять маршрут было не просто. Только позже я сообразил, что по прямой от банка до дома Крюдешанка можно добраться пешком за несколько минут.
Улица Геракла отчасти напоминала квартал, где жил Грегор Абуш. Ни одного многоквартирного дома, повсюду небольшие, преимущественно двухэтажные коттеджи, окруженные двориками или зелеными газонами.
– Здесь живет Альберт Герштейн, – сказал почему-то вполголоса Грегор Абуш, когда мы проходили мимо одноэтажного особняка из декоративного кирпича, выходившего задом на пустырь.
Узкий переулок, скорее просто щель, отделял дом от владения Крюдешанка, окруженного высоким бетонным забором. За воротами кованого железа поднимался мрачный, темно-коричневый двухэтажный особняк с пристроенным к нему серым гаражом. Вдали над мокрой зеленью смутно белел крест, который являл верующим ангел на крыше церкви. У дома нам встретился выходящий оттуда плотный мужчина с саквояжем.
– Доктор Мэтьюзал, – представил мне его начальник полиции.
Доктор был в плаще из водонепроницаемой пленки. Под капюшоном можно было увидеть лишь очки в золотой оправе, длинный горбатый нос и острый клинышек седой бородки. Доктор Мэтьюзал показался мне похожим на нахохлившегося промокшего воробья, у которого птица побольше норовит отнять корку хлеба.
– Ну, как чувствует себя Ионатан? – спросил начальник полиции.
– Ничего! Когда меня вызвали вчера, я опасался тяжелого нервного припадка. Собирался– отправить его в больницу. Но сегодня Ионатан порадовал. Правда, с постели еще не встает, но музыку уже слушает, а это добрый знак. Возражений против допроса я, как врач, не имею.
13
Через дом нас провел молчаливый слуга в черном строгого покроя костюме, напоминавшем одежду квакера. Лицо было на редкость неподвижным, оно, казалось, выражало пренебрежение ко всему мирскому.
Чтобы попасть в спальню, пришлось пересечь сумеречный холл, затем кабинет и гостиную. В глаза бросались большие стереофонические усилители, которые свидетельствовали, что хозяин подлинный меломан.
Интерьер дома полностью соответствовал его мрачному фасаду. Чувствовалось, что здесь не хватает женской руки, а значит, и уюта. Темные обои, на стенах семейные фотографии в черных рамах, пепельного цвета дорожка из грубой ткани на летнице. Ни одной вазы с букетом, яркой драпировки, ни одного цветного пятна, которое порадовало бы взор после бесконечных оленьих рогов, охотничьих ружей и тяжелых буфетов черного дерева, где за толстым стеклом тускло сияла почерневшая от времени серебряная посуда.
И спальня была выдержана в тех же темных тонах, если не считать белеющих простынь и пузырьков с лекарствами на тумбочке. По другую сторону постели стоял шкафчик с вмонтированными в его поверхность кнопками, на которые были нанесены цифры.
Услышав шаги, Ионатан Крюдешанк повернул к нам голову. Из-под компресса, распространявшего острый запах уксуса, выбивались пряди седых волос. Ему могло быть лет шестьдесят. Правда, сейчас, когда переживания заострили черты плоского лица и лишили блеска глаза, полузакрытые почти прозрачными веками, он выглядел куда старше.
– Мэтьюзал сказал, что сегодня ты чувствуешь себя вполне бодро, – приветствовал его начальник полиции с преувеличенной лихостью.
– Бодро? – нервно трясущиеся губы Крюдешанка выдавили кудахтающий смешок. – По-моему, червяк, нанизанный на крючок, чувствует себя так же, как я… Ты пришел поговорить об ограблении байка, Грегор. Напрасные старания, преступников все равно не поймать. Господь этого не допустит. Я проклят им. Вначале он покарал меня, когда закрыли завод, а теперь…
– Насколько известно, в том, что закрыли завод, виноват не Создатель, а Комитет по защите природы, – иронически заметил Луис.
– Все мы, в том числе и комитеты, – только орудия в деснице божьей, – сердито ответил Крюдешанк.
Совершенно неожиданно он непристойно выругался. На губах показалась пена, полупрозрачные веки поднялись, открывая глаза, теперь уже не бледные, а покрасневшие.
– Успокойся, Ионатан! – стал уговаривать его начальник полиции, напуганный этим приступом. – Успокойся! Волнение может повредить тебе. Давай лучше послушаем музыку. Я так расхваливал нашим гостям твою чудесную коллекцию записей и дисков! – сказал он, шепнув мне: «Попроси разрешения осмотреть ее, это его подбодрюг».
– Да, да, твоя правда, послушаем музыку. – Крюдешанк успокоился. – Религия дарит удовлетворение духу нашему, а музыка услаждает слух.
Дрожащая рука протянулась, нащупала кнопки на шкафчике. Наконец, найдя нужную, он нажал на нее желтым, скрюченным пальцем.