- Вот как хорошо! Хоть бы вы, Слава, помогли мне найти Марину Юрьевну, - сказала она с медленной улыбкой женщины, совершенно уверенной в том впечатлении, какое она производит на мужчин.
Капитан Цаголов показал свои ослепительные зубы. Он был несколько озадачен тем, что Шустов уже встречался с подругой Ордынцевой, но виду не подал: предъявил ордер народной прокуратуры и попросил разрешения произвести осмотр квартиры. Понятых он попросил разойтись по комнатам. И нужно было видеть, с какой непримиримостью взглянула смуглая медичка своими большими глазами на хозяйку, проходя мимо нее в соседнюю комнату.
- Если вы ищете какой-нибудь сейф, то его нету. Уверяю вас! Марина - голоштанная девка, - сказала Милочка Костенко.
- Домнишора! - по-румынски воскликнул Цаголов. - Почему вы думаете, что я имею что-либо личное против вашей подруги?
- Потому что, когда я играю в бридж, я знаю, что король бьет даму.
Трудно было что-нибудь возразить. Цаголов молча показал зубы и присел к столу: начал протокол. Полковник был прав, послав его, - подруга Марины красива и глупа.
- Есть у вас вечное перо? - спросил капитан, пытаясь наладить свою старенькую самописку.
- На свете нет ничего вечного.
- А любовь? - быстро сказал Шустов.
Костенко оживилась:
- Вы разговариваете со мной, Слава, так фамильярно. А между тем мой старший брат состоял в личном конвое его величества…
- Скажите, а кем вам приходится генерал Гудериан? - перебил ее Цаголов, чтобы войти в тон разговора.
- Гудериан? - она красиво задумалась. - Какого он был полка? Кажется, припоминаю, из кавалергардов.
- А вы галушки помните? - спросил еще Цаголов, после чего уверенно перешел к обыску.
Комната являла собой зрелище чудовищного беспорядка. Повсюду валялись шелковые комбинации, подвязки, туфельки. Перед шикарной бархатной шляпкой капитан остановился с нескрываемым восхищением. Милочка Костенко улыбнулась, сунула в зубы сигарету. Славка поднес ей спичку.
- Говорят, что у вас в Болгарии налог даже на зажигалки, - спросил он неестественным голосом, явно подражая Сослану.
- Не говорите при мне о зажигалках! - содрогнулась Милочка. - Я до сих пор не могу прийти в себя от ужаса. Эти противные америкэн сбрасывали тысячи зажигалок… Тысячи! Мы выбегали в одних рубашонках!..
В тазу, в мыльной воде, плавали тонкие дольки оранжевых дынных корок, точно кораблики, освещенные солнцем. Оттопырив пальцы побрезгливее, Цаголов осторожно слил воду в раковину на кухне. Это рассмешило Милочку.
- Пожалуйста, ищите…
- О, что вы, домнишора, домнишора. - насмешливо и лениво возразил капитан, изучая стены.
- В Болгарии говорят - госпожица. Сразу видно, что вы приехали из Румынии: здесь так не называют девушек… Не правда ли. Слава?
Медичка, сидевшая в соседней комнате, прыснула со смеху и задвигала стулом. Истопник не подавал признаков жизни. Еще в штабе народной милиции Цаголова предупредили, что этот человек очень серьезно относится к своим общественным обязанностям.
Сослан медленно подвигался от веши к вещи. Что мог узнать он в этой утомительной словесной дуэли? Что мог найти он в ворохе женских безделушек и сувениров, черепаховых гребней, янтарных пробок, парижских выставочных каталогов, нагрудных судейских цепей, вывезенных на Балканы откуда-то из глубин царской России, и груды шелковых чулок с румынскими этикетками? Среди игрушек, стоявших на полочке, лейтенанта заинтересовала маленькая фарфоровая лошадка; он с видом знатока разглядывал ее, ища фирменную марку.
- Хорошенькая, - согласилась хозяйка. - Это английский фарфор. Очень старинная, не правда ли?… Я хочу репатриироваться. Милый, помогите мне! - вдруг попросила она с капризным выражением ребенка.
Капитан в первый раз взглянул на нее без игры, со вниманием.
- Глупенький, ну, а если я дам кровь вашим раненым солдатикам! Будет это принято во внимание? Помогите мне! - уже с обидой в голосе сказала она. - В Болгарии, все говорят, будет амнистия. Теперь здесь такое доброе правительство. Так неужели только для бедной русской патриотки ничего не изменилось…
Отвращение Цаголова к этому разговору смешивалось в нем с сознанием выполняемого долга. Он молча перелистывал книги на полках. Они не представляли, интереса: ни пометок на полях, ни вложенных записок. Капитан на всякий случай отложил в сторону несколько тощих томиков Уоллеса, затрепанные, бархатно-толстые страницы Тэффи и Алданова, томик стихов Омар-Хаяма и под одним корешком переплетенные воспоминания Юсупова-Эльстона об убийстве Распутина и мемуары митрополита Макария. С безразличным видом Сослан на минуту задержался на воспоминаниях о Распутине.
Милочка с любопытством заглянула через плечо:
- Если бы вы познакомились с Мариной Юрьевной, вы были бы в восторге!
- Расскажите о ней, Милочка! - нестерпимо слащавым голос попросил Шустов.
- Это была необыкновенно экзальтированная женщина, не правда ли? Такой дворянский выродок.