— Да, да… А это моя сестра, Таисия… — Он мельком оглянулся: — Таисия, хватит дурака валять… — И снова повернулся к монахине: — Значит, вы родная сестра Татьяны Антоновны Георгиевской? Кажется… Ирина Антоновна?
Я покосилась на Юрку с любопытством и уважением. Не сомневаюсь, у него найдется еще, чем меня удивить.
Монахиня качнула головой:
— Я успела позабыть это имя. Много лет назад я приняла другое.
— Матушка Виринея, — вдруг прошептала я вслух имя, само по себе выплывшее из подсознания, — игуменья монастыря… Анисья говорила, что вы родом из этих мест…
— Да, — кивнула она. — Еще мой прадед отливал колокола в дар этой обители…
Напряжение первых минут понемногу спало. Мегрэнь перестала мотаться словно пьяная, и ее наконец смогли представить настоятельнице. Тайка глупо моргала и таращила на монахиню глаза. Та, сообразив, в чем дело, попросила:
— Проводите ее на воздух. Там сестра Анисья. Пусть Таисия присядет… Я скоро выйду…
Мы торопливо закивали и дружно двинули к дверям. Федя трогательно поддерживал Мегрэнь под локоток. В любое другое время я не замедлила бы съязвить по этому поводу.
К немалому удивлению, на улице вовсю светило солнце. Я огляделась и увидела на дороге метрах в пятидесяти от часовни лошадь, запряженную в телегу. В телеге сидела сестра Анисья и сердито хмурила на нас брови.
— Привет! — сказала я, подходя к насупленной монашке. — Как поживаешь?
Пока сестра Анисья размышляла, следует ли ей со мной разговаривать, к нам приковыляла Мегрэнь и, недолго думая, взгромоздилась на телегу. Брови монашки превратились в нечто совсем невообразимое, а Тайка, чтобы не показаться совсем уж невежливой, кряхтя, пояснила:
— Ноги прям не держат… Ей-богу… — добавила она, видимо полагая, что это должно смягчить суровую божью невесту.
— Лошадь, чай, не казенная… — нашлась наконец монахиня и сжала губы в узкую щель. Помаявшись еще немного, она сердито буркнула: — Бесстыдницы…
Возможно, на этом она бы не успокоилась, но тут к нам подошли мужчины, и Анисья умолкла. Мужчины поздоровались весьма робко, поскольку до сих пор общаться с монашками им не приходилось.
Вскоре из часовни, крестясь и кладя поклоны, вышла матушка Виринея. Завидев ее, Анисья кинула поводья и бросилась ей навстречу. Игуменья положила ей на плечо руку и, аккуратно переступая через дорожные колдобины, подошла к нам. Мегрэнь соскочила на землю. Матушка улыбнулась:
— Тебе стало лучше?
Мегрэнь вежливо кивнула:
— Да, спасибо…
Анисья помогла игуменье сесть и села сама, но поводья не трогала, явно ожидая разрешения.
— Вы очень похожи на свою сестру… — первым не вытерпел Юрка, и я была ему очень за это благодарна, потому что умирала от любопытства, но задавать игуменье вопросы отчего-то трусила.
Монахиня кивнула:
— Да, мы похожи… хотя Татьяна старше меня почти на десять лет. И Сонечка тоже, наверное, была бы похожа… В нашем роду всегда так — девочки похожи на маму. Только вот пути нам господь послал разные…
У меня от любопытства волосы стали заплетаться в косу. Тут мне показалось, что Анисья собирается тронуть лошадь. И я, торопясь, спросила:
— А кто это — Сонечка?
Игуменья глянула на меня с некоторым недоумением и чуть склонила голову:
— Разве вы не знаете, в какой часовне сейчас были?
Мы вчетвером дружно затрясли головами. Сестра
Анисья вздохнула с таким неодобрением, что и без слов стало ясно, насколько мы никчемные люди.
— Что ж, — вздохнула матушка Виринея и поманила рукой. — Если вам по дороге — садитесь, с божьей помощью я расскажу…
Излишне объяснять, что через две секунды мы с Мегрэнью уже сидели рядом с монахиней. Федя с Юркой быстро переглянулись и тоже полезли в телегу. Все происходящее явно не понравилось лошади и Анисье.
— Трогай, сестра! — размашисто крестясь, оглянулась на насупленную возницу игуменья. — С богом!
Вязкая глиняная жижа весело чавкала под копытами задумчивой пегой кобылки. Несмотря на все старания сестры Анисьи, телегу то и дело потряхивало на колдобинах, отчего приходилось судорожно хвататься за края, чтобы не вывалиться вон или не ткнуться носом в колени старой монахини.
Убедившись, что мы все же смогли с грехом пополам закрепиться на своих местах, матушка удовлетворенно кивнула. В ее руках, как по волшебству, появились темные деревянные четки.
— Сонечка родилась уже после ареста отца. Мама очень тяжело переживала, и роды были трудные, но девочка родилась здоровой. Она была необыкновенно красивой и веселой. Ее все любили. Мама говорила, что господь послал нам ангела. Тогда, без отца, нам очень тяжело пришлось — мы голодали, мама не могла найти работу. А потом началась война… Мама сильно заболела. Помню, как к нам в дом пришла молодая монахиня. Они о чем-то долго говорили с мамой, монахиня ушла и вернулась с подводой. Мама сказала, что матушка игуменья предлагает нам поселиться в монастыре. Мы с Татьяной не хотели ехать и плакали. Но выбора не было — кушать было нечего, и фронт с каждым днем приближался. Только маленькая Соня не плакала. Она прыгала и смеялась.