Смерть под аплодисменты

– Конечно, не наше, – согласился Дронго, – если ты даже после смерти своего отца так его ругаешь. Наверное, он был не ангелом, наверняка поступил неправильно, что столько лет с тобой не виделся и знать тебя не хотел. Только и ты далеко не ангел. Мог бы за эти годы хотя бы попытаться с ним встретиться, поговорить, узнать, каким на самом деле был твой отец…

– Я все знаю, – крикнул Эдуард, – он нас бросил. Сбежал к другой и оставил меня на руках у мамы. Почему я должен к нему иначе относиться?

– Насчет бросил – сомневаюсь, – возразил Дронго. – Насколько я знаю, первой его бросила твоя мать, укатив на курорт с каким-то известным режиссером. Согласись, что после этого любой мужчина почувствует себя оскорбленным.

– Не смейте так говорить о моей матери! – Лицо Эдуарда покрылось красными пятнами.

– Я не говорю ничего плохого. Только факты. И давай не будем больше говорить о твоей матери. Я с Кавказа, а там нельзя неуважительно говорить о матери своего собеседника. Это считается неприличным. И отца покойного тоже ругать нельзя. Каким бы плохим он ни был. Это тоже нехорошо.

– Что вы можете сказать про мою мать? Она святая…

У Эдуарда, очевидно, была истерика. Возможно, он считал, что следующую пулю получит именно он. В нем сказывался и комплекс мальчика, выросшего без отца и находившегося под влиянием своей матери.

– Вот и прекрасно, – кивнул Дронго, – и поэтому не нужно говорить, что мы ее обманули. Мы ей честно сказали, что пытаемся предотвратить подобные случаи в будущем. И не нужно истерики. Я не обманывал твою мать. Мы ей все честно сказали.

Эдуард молчал.

– Ты еще молод, – убежденно сказал Дронго, – и пытаешься судить людей, не зная всех фактов. Старайся не судить по первому впечатлению, разбирайся в людях. Ты ведь бизнесмен, тебе это пригодится. Тем более у тебя такая известная мать и не менее известный отчим. Хороший стартовый капитал. Не нужно быть слишком нетерпимым к людям, это всегда плохо. Ты был единственным ребенком знаменитой актрисы и наверняка вырос эгоистом. Это уже от тебя не зависит, но ты можешь стараться подавлять в себе эти комплексы.

– Вы меня не учите, – обиделся Эдуард, но перешел на «вы». Очевидно, пистолет с глушителем и отсутствие его телохранителей помогли ему совершить эту метаморфозу.

– Иногда приходится учить, – печально заметил Дронго. – Я просто советую тебе посмотреть на все несколько другим взглядом.

– И даже на Шункова, который пользуется благосклонностью твоей матери, – жестко добавил Вейдеманис. Он все еще не мог простить Эдуарду подлого нападения на своего друга. Если бы он задержался еще на несколько секунд, то последствия могли быть гораздо более неприятными. Эдгар чувствовал себя виноватым в том, что произошло. Он обязан был находиться рядом со своим другом в такие сложные моменты.

– Что вы хотите сказать? Он ее ученик, – встрепенулся Эдуард.

– Он плохой ученик, – убежденно произнес Вейдеманис. – А теперь проваливай. Садись в свою машину и убирайся. И учти, что если с головы моего друга упадет хотя бы один волос, у тебя сразу слетит голова. Даже если меня не будет рядом с ним. Мы передадим это сообщение всем нашим друзьям-профессионалам. И от пули снайпера, которая разорвет твою голову, ты все равно не уйдешь. А теперь пошел вон, мерзавец.

Эдуард попятился к машине, споткнулся, едва не упав. Оперся об автомобиль. Двери были открыты. Он быстро сел на место водителя, но вспомнил, что ключи остались у одного из его телохранителей. Выскочил из машины, не забыв ее закрыть, и побежал куда-то в сторону.

– Ты не перестарался? – спросил Дронго. – Он теперь будет нас просто ненавидеть. И насчет Шункова ты напрасно сказал.

– Зато он будет теперь нас бояться. И насчет своей святой мамаши пусть знает правду. Ему это будет полезно, – ответил Эдгар.

Они подошли к служебному входу. Он был заперт. Дронго постучал, но никто не ответил.

– Вот так, – негромко сказал Дронго, – и даже твой пистолет нам не поможет. Спектакль скоро закончится, и мы будем стоять здесь в ожидании, пока кто-то не выйдет отсюда.

– Пойдем через главный вход, – усмехнулся Вейдеманис. – Я думаю, мы сумеем убедить вахтера, что являемся заядлыми театралами и хотим пройти на последний акт без билетов. Особенно если заплатим их десятикратную стоимость.

– Я всегда подозревал, что ты больше кавказец, чем прибалт, – буркнул Дронго. – А еще говорят, что вы все честные люди.

– С кем поведешься! – рассмеялся Эдгар.

Через несколько минут они уже были в здании театра. Последний акт спектакля заканчивался. Они прошли по коридору к актерским гримерным. В зале слышались аплодисменты зрителей, крики «браво». Чтобы не ждать в коридоре, они вошли в гримерную, на дверях которой были написаны две фамилии – Зайдель и Догель. Очевидно, это была одна гримерная на двоих и табличку с именем погибшего еще даже не сняли. Еще через минуту дверь открылась, и в комнату вошел Марк Давидович Догель. Он был среднего роста, мешковатый, лысый, с большими печальными глазами, крупными чертами лица. Войдя в гримерную и обнаружив в ней двух незнакомцев, он удивленно спросил: