Власков не слишком обрадовался новому заданию, хотя в глубине души понимал, что разговор с Сермяжкиным не даёт ему право считаться большим специалистом в области убийств. Каждое дознание – это труд, в нём тысячи, десятки тысяч разнообразных слов, которые необходимо тщательно взвесить и оценить на правдоподобие. А если невозможно, то стоит проверить слова другими способами. Сопоставить и снова оценить, чтобы начать распутывать клубок преступления.
Половые как один заявляли, что заняты были пришедшими для трапезы людьми, и у них не оставалось времени для праздного шатания по двору.
– Почему по двору?
Отвечали по отдельности, но ответы звучали в унисон:
– Так в дровянике же кровавое действо завершило драму? В дровянике.
На вопрос: «Часто ли Катерина ходила во двор и особенно в дровяник?» – отвечали тоже заученными словами:
– Никогда. Ни разу не видели её в дровянике, туда только подручные ходили, и то по настоянию старших.
Когда спросил про чужаков во дворе, то услышал в ответ повторяющееся: «Не видали», «Кто ж там ходить-то будет?», – а при напоминании, что кто-то же Катерину жизни лишил, половые умолкали, пожимали плечами и разводили руками.
Власков только сопел в нетерпении и уходил опрашивать следующего работника. После пустых опросов Николай Семёнович вышел во внутренний двор, где находились дровяник и сарай. Обошёл первое строение и прикинул, откуда могли бы соседи лицезреть картину: чужак перелазит через забор и заходит в помещение, где убивает кухарку.
Отправился по рядом стоящим домам, но и там никто ничего не видел и не заметил. Клятвенно уверяли, что если бы заметили, то с радостью сообщили бы.
Филиппову повезло больше. Марфа провела его в закуток, где ранее располагались и она, и Катерина, и дочь нынешнего хозяина.
– Марфа, у тебя, как и у Катерины, фамилия Степанова?
Девица кивнула.
Начальник сыскной полиции посетовал на себя, что мог бы зайти в участок и там узнать, из каких краёв обе женщины приехали в столицу. Ничего страшного, сказал себе Филиппов, всё равно стоит проверить, говорит Марфа правду или что-то скрывает.
– Из каких мест ты и Катерина приехали в столицу?
– Из Новгородской губернии.
– А точнее?
– Село Борисово-Судское Борисовской волости.
– Большое село? – поинтересовался Владимир Гаврилович.
– Большое, – улыбнулась Марфа, – аж полторы тыщи человек. У нас же там пристань на реке Суде, баржи постоянно ходят и красота вокруг, – и она закрыла глаза, то ли припоминая отчий край, то ли мысленно переносясь туда, где прошло её сравнительно беззаботное детство.
– Часто вспоминаешь?
– Часто, – с горечью в голосе произнесла девица. – Меня ж оттуда увезли, когда мне было восемь годков, но помню по сию пору.
– Сюда привезли?
– Нет, – холодно ответила она, – пришлось помыкаться и горя хлебнуть по чужим людям. С отцом мы в город поехали, а он возьми да помри. Вот тогда… да что вспоминать. Тяжёлые были времена.
– Почему в село не вернулась?
– К кому? Мать моя к той поре уже в могилу сошедши, а у родственников и так детей хватало. Вот и оказалась я в чужих краях с чужими людьми. Тут, слава богу, я три года живу. Не знаю, как дальше пойдет, но милостию Михаила Семёновича кусок хлеба имею и за его дочкой приглядываю.
– Катерина тоже в раннем младенчестве увезена из села?
– Нет, ей в ту пору шестнадцать было, привёз её отец и оставил в услужении. С тех пор при Андреевых так и живёт… жила, – поправилась она и вроде бы смахнула слезу, но глаза оставались сухими.
– Как вы встретились? Ведь говоришь, что в чужом краю обитала?
– Случай свёл. Моисей Андреич, пусть земля ему будет пухом, проезжали с семейством и Катериной через город, где я жила, и остановились на постой на квартире у хозяина моего. Вот там и свиделась я с тётей. Авдотья Ивановна, вот на что добрая душа… была, как узнала мою историю, так и не захотела нас разлучать. Пусть, говорит, при нас живёт, что ей – это про меня – по чужим людям маяться? Вот с тех пор я при них и обитаю.
– Скажи, у тебя ещё родственники есть?
– Может, и есть. Кто ж знает?
– Не слышала ли в детстве о деревне Бабарыкино Старицкого уезда?
Марфа как-то странно посмотрела на начальника сыскной полиции, несколько секунд помолчала, потом всё-таки сказала:
– Маленькой я в ту пору была, может, и слыхала что, – и вновь провела платком по глазам. – Да сейчас разве припомнишь?
– Как здесь живётся?
– Живётся? Как везде, где чувствуешь себя приблудной. Вроде бы все относятся хорошо, а чувствуешь себя чужой.
– Но ведь ты за дочерью хозяина приглядываешь. Значит, доверяет тебе.
– Но это ж не родные хоромы. Прислуга – она и есть прислуга.
Глава 29