Смерть на взлетной полосе

— …и не только это, — говорил Селезнев, продолжая какую‑то фразу, начало которой Гуров пропустил. — Настоящие друзья познаются в беде, это давно известно. И в данном случае могу вам с полной ответственностью заявить: помощь и взаимовыручка никогда не заставляли себя ждать. Да что далеко ходить! Взять хотя бы этот случай. Ну мало ли что может произойти по ошибке. Конечно, жалко этого парня. Но ведь сделанного не воротишь. Зачем же калечить еще чью‑то судьбу? Но нет. Накинулись со всех сторон, давай скорее арестовывать. Как же, ведь виноватого нашли. Но Леонид Григорьевич здесь поступил просто и благородно, как это умел только он. Он позвонил мне, объяснил ситуацию, сказал, что нужно парню помочь. Кто тогда мог знать, что этот благородный поступок он совершает, можно сказать, буквально накануне собственной гибели.

— Минуточку! То есть вы хотите сказать, что взялись защищать Белавина по рекомендации Курбанского? Я правильно понял?

— Да. Именно так. Леонид Григорьевич всегда готов был прийти на помощь. И можно ли было предположить, что в то самое время, как он с такой самоотверженностью оказывал помощь человеку, попавшему в беду, кто‑то замыслил в отношении его самого подлое и коварное преступление. Всех сумел защитить, всех, кроме себя.

После этой фразы Селезневу оставалось только смахнуть скупую мужскую слезу, и Гуров так и ждал характерного жеста. Но романтический ореол благородного начальника, созданный велеречивым адвокатом, по‑видимому, глубинных струн его души не затронул, и до рыданий дело не дошло.

Между тем сам Гуров был взволнован не на шутку. Сообщение Селезнева вновь заставляло переиначивать основную версию.

«Выходит, что к «послаблениям режима», которые выхлопотал для Белавина адвокат, Иванникова не имеет никакого отношения, — думал он. — Что это может означать? Оплата услуг «исполнителя» заключалась в чем‑то другом? Или Иванникова вообще никаких услуг не заказывала? Но кто тогда мог заказать их?»

— Вы сами, наверное, тоже были в дружеских отношениях с Леонидом Григорьевичем? — стараясь вывести разговор на интересующую его тему, спросил он. — Вы говорите с таким сочувствием. Давно с ним знакомы?

— Нет, не очень. Нельзя сказать, что мы были близкими друзьями. Мне довелось участвовать в разбирательствах с крушением вертолета. Вы, наверное, слышали. Не так давно там у них произошел довольно досадный случай — по неосторожности разбили боевую машину. И почему‑то всю вину хотели свалить именно на Леонида Григорьевича. Хотя он, на мой взгляд, меньше всего был там виновен.

— Вот как? — с интересом слушая эту новую версию происшедшего, произнес Гуров. — И что, удалось вам добиться справедливости?

— Как вам сказать, — медленно, с очень глубокомысленным выражением лица проговорил Селезнев. — Частично обвинения удалось снять. Но в должности Леонида Григорьевича все‑таки понизили, и, на мой взгляд, совершенно несправедливо.

«Похоже, все трое — одного поля ягоды, — слушая эти рассуждения, думал Лев. — Белавина следователь, помнится, назвал «скользким типом». Этот Селезнев из той же породы. Видимо, друзей и адвокатов Курбанский подбирал по собственному образу и подобию».

— То есть, если я правильно понял, вы познакомились с Леонидом Григорьевичем, когда он обратился к вам за помощью в деле об испорченном вертолете?

— В целом да, — ответил Селезнев. — Хотя, в общем‑то, он не сам обратился. Меня попросили… очень солидные, уважаемые люди. Я просто не мог отказать. Но, ознакомившись с делом и пообщавшись с Леонидом Григорьевичем, совершенно не пожалел, что согласился этим заняться. Знаете, работа работой, но когда действительно удается восстановить справедливость, это само по себе всегда очень приятно. Так сказать, дополнительный бонус.

«Представляю себе, — с сарказмом подумал Гуров. — Учитывая статус этого дела, бойкий адвокат, наверное, брал «бонус» за каждое дополнительное движение мизинцем. А вот что это за «солидные и уважаемые люди» — очень хотелось бы мне узнать. Селезнев на глобальную фигуру не тянет. Хотя контора у него и в престижном месте, но сам он, похоже, из «средних». Серьезные люди работу с такими клиентами, как Белавин, передоверяют помощникам. А этот сам возится. В истории с вертолетом он, скорее всего, присутствовал больше для соблюдения формальности. Основная заслуга в «частичном снятии» обвинения, по‑видимому, принадлежит тем самым загадочным «солидным людям».

Но полковник понимал, что имена и фамилии этих людей Селезнев не выдаст даже под пыткой.

— А вам приходилось еще по каким‑то вопросам работать с персоналом авиачасти? — спросил он. — Или ваше взаимодействие ограничивалось только этими двумя делами?

— Да, только этими. Из военных, кажется, больше никто не обращался ко мне за услугами. Хотя я, разумеется, всегда готов. — При этих словах юркие глазки Селезнева застыли с выражением напряженного ожидания, как будто Гуров собирался порекомендовать ему нового клиента.