Смерть на ипподроме

Порой суховатый и замкнутый, он был честным человеком и хорошим жокеем, Лишь над одной его всем известной слабостью мы снисходительно посмеивались: если Арту случалось проиграть скачку, он никогда не допускал, что в чем-то ошибся сам, – обязательно находил какой-нибудь порок у лошади или виноваты оказывались те, кто готовил ее к состязаниям.

Мы-то все прекрасно знали, что каждый жокей порой ошибается в своих расчетах. Но Арт этого не признавал и настойчиво защищался всякий раз, когда приходилось давать объяснения.

– Слава богу, что Арт, прежде чем бабахнуть в себя, дал нам всем взвеситься перед скачкой, – заметил Тик-Ток Ингерсол, сдирая с себя сине-черную клетчатую фуфайку. Широкая ухмылка его сразу же слиняла, поскольку никто не засмеялся в ответ. – Ведь если бы он сделал это час назад, – Тик-Ток рассеянно бросил фуфайку на пол, – у нас у всех было бы в кармане на десять фунтов меньше.

Он был прав. Плата за скачку считалась практически заработанной, если мы успевали взвеситься и правильный вес был зарегистрирован, В этом случае нам платили автоматически, независимо от того, участвовали мы в скачках или нет, – Раз так, нам следует отложить по пять фунтов для вдовы, – предложил Питер Клуни, невысокий, тихий молодой человек, склонный поддаваться мгновенным вспышкам жалости к другим, как и к самому себе.

– Ни черта подобного! – отрезал Тик-Ток, открыто его недолюбливавший. – Десять фунтов – это десять фунтов, а миссис Арт купается в деньгах да еще носик задирает. Если кто-нибудь увидит, как я с ней здороваюсь, ему здорово повезет.

– Это было бы знаком уважения, – упрямился Питер. Стараясь избежать воинственного взгляда Тик-Тока, он взирал на нас со слезами на глазах.

Я сочувствовал Тик-Току. Наравне с ним я нуждался в деньгах. А миссис Арт обдавала меня, как и остальных рядовых жокеев, особой, свойственной ей одной ледяной холодностью, Если мы соберем ей по пятерке в память об Арте, она не оттает, эта светлоглазая ледяная статуя с соломенными волосами.

– Миссис Арт не нуждается в наших подачках, – сказал я, – Вспомните, прошлой зимой она купила себе норковую шубку и отгородилась ею от нас. И кого она знает по именам? Одного-двух. Давайте лучше закажем Арту венок и сделаем что-нибудь полезное в память о нем. Такое, что он одобрил бы, – например, горячие души в здешней душевой.

На угловатом лице Тик-Тока отразилось удовольствие. Питер Клуни взглянул на меня с печальным упреком. Остальные покивали, соглашаясь.

Грэнт Олдфилд свирепо проворчал:

– Он, наверно, из-за того и застрелился, что эта бледная шлюха не пускала его к себе в постель.

Все примолкли удивленно. "Год назад, – подумал я, – мы, наверное, рассмеялись бы. Но год назад Грэнт Олдфилд произнес бы это со смехом, пусть и вульгарным, но без столь грубой мрачной злобы".

Как и все мы, я понимал, что он ничуть не интересовался интимными подробностями супружества Мэтьюзов. Но Грэнта все сильнее и сильнее сжигала какая-то внутренняя ярость. И в последнее время он едва мог сделать самое обычное замечание без того, чтобы не дать ей выход. Мы считали, все дело в том, что он, не добравшись в своей карьере до самого верха, стал опускаться вниз по лестнице успеха. Грэнт всегда был честолюбив и жесток, и в скачке у него выработался соответствующий стиль. Но стоило ему, победив несколько раз подряд, привлечь к себе наконец внимание публики, и один из тренеров высшего класса Джеймс Эксминстер стал регулярно занимать его в скачках – что-то произошло, и все испортилось. Он потерял работу у Эксминстера, и другие тренеры стали приглашать его все реже и реже. И сегодня единственной скачкой, где он был занят, должна была стать та, которую отменили.

Грэнт был смуглым, волосатым мужчиной лет тридцати, скуластый, с широким искривленным носом. Мне приходилось терпеть его гораздо чаще, чем хотелось бы: из-за того, что за нашими жокейскими костюмами присматривал один и тот же служитель, на всех скачках наши места в раздевалке были рядом. Грэнт, не спросив разрешения и не поблагодарив потом, часто брал мои вещи. А если ему случалось что-нибудь сломать или испортить – категорически отрицал это.

Года два назад, когда я с ним познакомился, меня забавляли его насмешки, Но сейчас я был сыт по горло его мрачными вспышками, его грубостью и несносным характером.

Один или два раза я видел, как он стоял, вытянув вперед голову, оглядываясь в недоумении вокруг, словно бык, уставший бороться с куском тряпки. В такие минуты мне было жаль Гранта, сломленного тем, что вся его великолепная мощь потрачена на нечто такое, во что он не смог вонзить свои рога. Но все остальное время я старался держаться от него подальше.

В раздевалку заглянул служитель и крикнул:

– Финн, тебя вызывают распорядители!

– Прямо сейчас? – Я был в кальсонах и рубашке.

– Немедленно! – ухмыльнулся тот.

– Ладно,.

Я быстро оделся, пригладил волосы и, выйдя из раздевалки, постучался в комнату распорядителей. Мне велели войти, и я вошел.