Смерть Хорна. Аккомпаниатор

Первое знакомство завязалось уже через несколько дней после того, как он въехал в свою чердачную каморку. За одним из столиков, который он обслуживал, сидели две студентки; они опоздали на паром и потому спросили, нет ли где свободной комнаты. Даллов ответил, что, к сожалению, помочь ничем не может. В шутку он предложил устроить любую из обеих на ночь у себя. Девушки захихикали, расплатились и вскоре ушли. Минут за двадцать до закрытия ресторана одна из этих девушек вновь уселась за его столик. Даллов узнал ее и с удивлением спросил, чего она хочет. Она ответила:

— Я согласна.

Она улыбнулась Даллову, а он даже не сразу и понял ее. Наконец он велел подождать на улице.

Когда ресторан закрыли и все столы убрали, он разыскал девушку и привел к себе. Она разделась, вымылась, ничуть его не стесняясь. Он с интересом и удивлением следил за ней.

— Не ожидал? — спросила она, ложась к нему.

— Нет, — признался он, — но я ко всему готов, ведь лежанка-то двуспальная.

Он шлепнул по софе.

Девушка рассмеялась и сказала, что ее зовут Маргарета.

— Хорошее имя, — отозвался Даллов, — хорошее имя для такой встречи.

Он положил голову ей на грудь, погладил ее.

Девушка провела у него три ночи. Ее подруга тоже нашла себе пристанище неподалеку. Правда, Маргарета сказала:

— Устроилась она похуже меня.

Вечерами девушки сидели за его столиком, а он обслуживал их и угощал.

После того как от Эльки пришел уклончивый ответ на его приглашение, он стал довольно часто пускать к себе девушек на ночь. Чтобы найти гостью на «двуспальную лежанку», от него не требовалось ни особенных усилий, ни особого красноречия. Достаточно было не отказывать, когда его спрашивали о ночлеге. Вскоре он заметил, что приезжавшие на остров девушки разыскивали именно его. Подруги давали им его фамилию и адрес. Даллова забавляло, что его рекомендуют как «комнату с мужчиной». Иногда приходилось даже отказывать, так как «двуспальная лежанка» бывала уже занята.

Он много разговаривал с девушками. Ему нравилась их беззаботность, хотя одновременно и сбивала с толку. Он не понимал, как эти девушки могли только ради ночлега сразу же ложиться к нему в постель, но на этот вопрос у него был лишь один банальный и ничего не объясняющий ответ — другое поколение. Себе же он твердил, что не несет ответственности ни за все это поколение, ни за каждую из девушек в отдельности. Он пользовался их доступностью, стал разборчивым, соглашался дать пристанище, лишь как следует разглядев в ресторане очередную просительницу, и перестал угощать девушек за своим столиком, а главное, следил теперь за тем, чтобы никто из них не оставался дольше чем на две-три ночи. Иногда он ночевал сразу с двумя девушками, но вскоре от подобных развлечений пришлось отказаться, так как повариха, жившая в соседней комнате, однажды возмутилась и устроила довольно шумный скандал. Серьезных разговоров с девушками он избегал. Он любил, когда они рассказывали о себе, о своих взглядах на жизнь, слушал их молча, с удовольствием. Он прямо-таки наслаждался их милой болтовней, наивностью. Если девушка пробовала с ним спорить, он только улыбался и успокаивающе поглаживал ее.

Когда во второй половине августа союзные войска Варшавского Договора вошли в Чехословакию и это событие взволнованно, страстно обсуждалось на острове, заставляло людей постоянно слушать сообщения по радио и телевидению, то Даллов, если девушки заводили о них разговор, каждый раз вежливо давал понять, что ему эта тема неинтересна, чем неизменно вызывал удивление.

О входе войск в Прагу он услышал рано утром, когда, еще лежа в постели, отодвинул занавеску на открытом окне и включил радио. Рядом лежала студенточка, маленькая толстушка, которая жила у него третий день, — от этого известия она буквально оцепенела. Под конец диктор прочитал сообщение ТАСС. Даллов выключил приемник, но девушка попросила включить его снова. Затаив дыхание, слушала она текст сообщения и оттолкнула Даллова, когда он попробовал ее погладить. Он с удивлением увидел, что глаза ее наполнились слезами. Он хотел ее успокоить, но она и этого ему не позволила, тогда он поднялся, встал у окна и тоже стал слушать диктора, который монотонным голосом читал официальное коммюнике. Девушка совсем расплакалась. Сначала это позабавило Даллова, но чем дальше он глядел на нее, тем трогательней и нереальней казалась ему вся картина. Эта полуголая плачущая девчушка с толстыми ногами, которая стояла, прислонив голову к створке окна, и слушала бесстрастный голос диктора, в то время как спина у нее вздрагивала, а рукой она беспомощно утирала слезы, вызвала у Даллова возбуждение. Он подошел к ней, взял простыню, которую она прижимала к груди, отнес девушку на кровать. Она безвольно подчинилась ему, а диктор тем временем прочитал второе коммюнике, выдержанное в героических тонах.

Когда он наконец смог выключить радио, девушка попросила, чтобы он что-нибудь сказал. Но он только пожал плечами и спросил, чего ей хочется на завтрак.