Смерть как искусство. Том 1. Маски

Настя мысленно представила себе Михаила Львовича Арцеулова, которого впервые увидела сегодня на репетиции. Рослый, мощного сложения, с простоватым, но необыкновенно привлекательным лицом, невозмутимый, даже какой-то безмятежный, с красивым глубоким звучным голосом. Он – убийца? По физическим данным – вполне подходит. А вот по состоянию души всего через восемь дней после совершения преступления – никак не годится. Хотя, с другой стороны, это же артисты, а Гриша Гриневич не зря предупреждал: они кого угодно вокруг пальца обведут.

– Значит, у Арцеулова есть основания ненавидеть Льва Алексеевича?

– Еще какие! – Людмила отправила в рот последний кусочек сочного мяса и отодвинула тарелку. – Оснований навалом, да толку-то что?

– В каком смысле? – нахмурилась Настя.

– Наш Михаил Львович – добрейшей души человек, невозможно себе представить, чтобы он мог на кого-то поднять руку.

Ну, таких или очень похожих слов Настя Каменская за свою жизнь наслушалась выше крыши. Никто ничего себе представить не может, а потом тихие, незлобивые, добрейшей души люди оказываются жестокими убийцами. Арцеулова надо иметь в виду и проверить, пусть Зарубин займется.

– А мне вот рассказывали, – приступила она к следующему блоку вопросов, – будто Лев Алексеевич любил, чтобы его боялись, и частенько сам ходил и все проверял, чтобы поймать с поличным. Это правда?

– Да, конечно, это правда. – Наймушина снова рассмеялась, и на этот раз Настя не поняла, что ее так развеселило. Или Людмила просто по характеру такая веселая и смешливая?

– И многих он поймал за руку?

– О, не перечесть.

– Может быть, кто-то затаил обиду?

– Ну, это вряд ли, Лев Алексеевич ловил-то всегда по делу, чего ж обижаться, если ты пьянствуешь на рабочем месте, а тебя поймали? Ясно же, что это нарушение, досадно, конечно, но все справедливо, ничего не попишешь.

– И все-таки, – настойчиво спросила Настя, – мог кто-нибудь затаить смертельную обиду? Ведь не все же рассуждают так, как вы, мол, если нарушил правила, то наказание справедливо. Многим это справедливым не кажется.

– Ну что вы! – Снова взмах головой и красивый полет тщательно выстриженной опытной рукой парикмахера челки. – Хотя случаи, конечно, бывали из ряда вон.

– Например? – насторожилась Настя.

– Например, с Ванечкой Звягиным. Вам не рассказывали?

– Пока нет. А что там случилось?

– Да глупость страшная! У нас, видите ли, есть правила внутреннего распорядка, вы, наверное, их видели. – Настя согласно кивнула, эти правила были напечатаны в той самой репертуарной книжке, которую дал им главный администратор Семаков. – Там написано, что после двадцати трех ноль-ноль находиться в гримерках артистам запрещается, все должны освободить помещение. И Лев Алексеевич регулярно около половины двенадцатого ночи обходит гримерки и проверяет, кто нарушает правила. Однажды он застукал Ванечку Звягина с девушкой из числа зрительниц, она была поклонницей, цветы ему преподнесла на поклонах, так он успел ей шепнуть, чтобы ждала его в коридоре возле двери в служебные помещения, и сразу после поклонов он ее и выдернул. Ой, Ванечка – он вообще такой у нас!

– Какой?

– Красавчик, молодой, звезда, одним словом. Он очень много снимается, да вы наверняка его по телевизору видели. Девушки его обожают, всегда цветы, всегда подарки, и он с удовольствием пользуется их обожанием во всех смыслах. А что ему? Он холостой, имеет право. Мы к этому спокойно относимся, а вот Лев Алексеевич их в гримерке и застукал. Ой, что было! Как он кричал!

– Кто? – не понял Антон. – Звягин?

– Да Богомолов же! Я, конечно, сама не слышала, меня в театре не было, но вахтерша и охранник рассказывали, что слышно было на все здание. Лев Алексеевич эту девушку через все коридоры гнал, даже одеться толком ей не дал, так она и бежала с одежками в руках. А на другой день вызвал Ванечку к себе в кабинет и сказал, что отзывает свое разрешение сниматься в многосерийном фильме. У Вани тогда очень хорошее предложение было от крупной продюсерской компании, но там очень плотный график съемок, да не в Москве, а в Киеве, и он приходил к Богомолову и просил разрешения, чтобы при составлении репертуара это учли и не ставили его спектакли в определенные дни. Богомолов сначала охотно согласился, для него же выгодно, чтобы наши актеры снимались, он на этом всю политику привлечения зрителя строит, а после случая с девушкой он свое разрешение аннулировал и сказал Ванечке, что никаких съемок ему не будет и что репертуар составят так, чтобы у него все съемочные дни оказались перекрыты спектаклями, и пусть только попробует хоть один спектакль сорвать! Ваня театром дорожит, а в кино он еще не настолько востребован, чтобы обеспечить себе постоянную занятость и постоянный доход, поэтому ему пришлось контракт с кинопроизводителями разорвать, а те ему выкатили огромную неустойку, Ваня попал на бабки, в долги залез. Конечно, он Богомолову этого не простил, все-таки одно дело – девочку выгнать с позором, и совсем другое – на деньги подставить. Но не Ваня же Льва Алексеевича битой по голове стукнул!