– Вы курите? – спросила она, чтобы перебить поток неудобных вопросов. – А где в театре официальное место для курения? А то нас разместили в кабинете художественного руководителя, а там курить нельзя.
Лесогоров почему-то ужасно обрадовался.
– Вы тоже курите? Здорово! Сейчас все борются за здоровый образ жизни, курильщиков осталось совсем мало, мне трудно найти компанию. Вы знаете, – он понизил голос и подмигнул, – в театре с этим проблема, тут очень строгие пожарные, они постоянно все проверяют. Есть официальное место для курения на служебной лестнице, и еще разрешают курить в артистическом буфете. Но для меня Лев Алексеевич выбил у пожарных разрешение курить в квартире, так что милости прошу, я всегда вам рад.
– В квартире? В какой квартире? – не поняла Настя.
– У театра есть служебная квартира, которая предоставляется, например, приглашенным из другого города режиссерам, если они здесь что-нибудь ставят, или таким вот неудалым авторам, как я, которые каждый день ходят на репетиции и постоянно исправляют текст пьесы. Моя квартира на самом верху, вот по этой лестнице – и найдете. Приходите, я вас угощу кофе, дам пепельницу и создам всяческие условия для полноценного отдыха такой красивой и элегантной женщины. – Он весело рассмеялся, и Насте показалось, что молодой автор с ней заигрывает. Зачем? Он что, слепой? Не видит, сколько ей лет?
Мимо них проходили артисты, выходящие из репетиционного зала, Настя видела их краем глаза и отмечала, что пару-тройку лиц она совершенно точно видела по телевизору. Пробежал помреж Федотов с толстой папкой в руках, притормозил возле Антона, спросил, нужен ли он, а то он уже освободился и весь к их услугам. Услышав, что сыщикам нужен Дудник, развернулся и снова скрылся за дверью. «Побежал предупреждать, – отметила про себя Настя. – И чего он так суетится? Рыльце в пуху, что ли? Или действительно изо всех сил старается быть полезным?»
– Кстати, – продолжал Лесогоров, – если вас смущает визит в холостяцкое жилище молодого неженатого журналиста, приглашаю вас выпить кофе в артистическом буфете. Будьте моими гостями.
«Гости» во множественном числе означали, что приглашает Артем Лесогоров вроде бы обоих сыщиков. Но смотрит он при этом почему-то только на Настю.
И ей это ужасно не понравилось.
– Мы, – она сделала акцент на этом слове, – непременно воспользуемся вашей любезностью, но в другой раз. Сейчас нам нужно переговорить с Семеном Борисовичем.
– А он еще в зале. – Лесогоров махнул рукой в сторону двери, из которой вышел. – Так не забудьте о моем приглашении. – И снова остановил на Насте веселый и одновременно проникновенный взгляд.
Репетиционный зал оказался похожим на просторную аудиторию, стулья в которой расставили вдоль стен, а столы разместили как бог на душу положит. Один стол стоял вдоль стены, и за ним сидел, склонившись над каким-то текстом, мужчина, во внешности которого Настя разглядела только длинные, забранные в хвост, густые темные волосы. Остальные столы в живописном беспорядке стояли посреди зала. «Кажется, это называется выгородкой, – подумала Настя. – Вроде бы именно так мне в свое время объяснял Гриневич». Помреж Федотов стоял рядом с сидящим за столом мужчиной и что-то тихо говорил ему. Мужчина если и слушал его, то головы не поднимал. Вероятно, это и был режиссер Семен Дудник.
– Мы можем поговорить с вами? – вежливо спросил Антон.
Дудник поднял голову и недовольно посмотрел на Сташиса.
– О чем? Я ничего не знаю.
При этих словах Федотов почему-то присел за тот же стол, за которым сидел Дудник, и вопросительно воззрился на Настю и Антона, всем своим видом выражая готовность помочь в беседе.
– Мы бы хотели поговорить с вами наедине, – настойчиво произнесла Настя. – Это не займет много времени.
Вообще-то она сильно сомневалась в том, что беседа закончится быстро, вопросов у них было много, но тут все зависело от развернутости ответов. Директор Бережной рассказывал охотно, Федотов вообще отличался многословием, Малащенко проявил сдержанность, хотя и не во всем, а вот как поведет себя Семен Борисович Дудник?
– Помилуйте, я что, мешаю? – В голосе помрежа Федотова прозвучала неприкрытая обида.
– Ладно, Саша, иди, – бросил Дудник. – Я вас слушаю.
Федотов с явной неохотой покинул репетиционный зал. Дудник оторвался наконец от своих текстов и заметок, повернулся к гостям и откинулся на спинку стула, положив ногу на ногу. Вопросы были стандартными: что он думает по поводу покушения на художественного руководителя, не знает ли, были у Богомолова враги или конфликты с кем-нибудь, кто мог быть заинтересован в его устранении? Ничего нового сыщики не услышали, Дудник практически дословно повторил все то, что им уже рассказывали директор, помреж и завлит. То есть конфликтов в театре полно, но они такие мелкие, из-за которых никто никого убивать не станет. И в устранении Льва Алексеевича никто не мог быть заинтересован. Ну и, конечно же, Семен Борисович сокрушался по поводу несчастья с Богомоловым и выражал глубокое сочувствие и худруку, и его жене.