– А ваша жена, Симон? Как она держится? Они с Давидом были очень близки, это я видела.
– Инес на самом деле не жена мне, – отвечает он. – На самом деле мы с ней вскоре расстанемся и двинемся каждый своей дорогой. Но, разумеется, она Давиду мать, истинная мать, даже если у нее нет подтверждающих бумаг. Его мать по выбору. Инес – мать его, а я же выполнял роль отца, поскольку никого лучше не нашлось. Да, мы с Инес отправимся каждый своим путем. Более того, признаюсь, когда вы постучали в дверь, я раздумывал, что же таит мое будущее. Инес вернется в Новиллу – она сама оттуда, там ее семья. А я останусь в Эстрелле. У меня тут в некотором роде работа, ничего особенного, но мне она приносит удовлетворение. Я вестник. Развожу на велосипеде рекламные объявления по домам. Наверное, продолжу. В тот миг, когда вы постучали, я раздумывал, кто заменит Инес в моей жизни. Мы с ней были вместе почти пять лет, я привык с ней, хоть мы никогда и не были мужем и женой в привычном смысле слова.
Еще не договорив, он сознает, что сказал много лишнего, слишком много лишнего, и Рита, очевидно, чувствует то же самое, поскольку бесприютно ерзает на стуле.
– Мне пора, – говорит она, вставая. – Рада, что вернула вам книгу. Надеюсь, вы с Инес вскоре найдете покой.
Он провожает ее, в дверях смотрит, как опрятная фигурка удаляется по коридору.
Перелистывает книгу, которую она принесла. Пятно на обложке – кофе? – просочилось и слепило первые несколько страниц воедино. Переплет отрывается. Но отпечатки пальцев Давида повсюду, пусть и незримые. Своего рода реликвия.
К обороту обложки сзади приклеен листок бумаги, которого он прежде не замечал. На листке сверху значится
На выделенном для этого месте до того, как он, Симон, одолжил книгу у приветливого библиотекаря (а затем не вернул ее), оставили свои записи два читателя.
Ни та, ни другая записи – не почерком Давида. Какая жалость. Теперь уж никогда не узнать, в чем, по мнению Давида, состояло послание этой книги – или что он в ней ярче всего запомнил.