Смерть Иисуса

– Я предупреждал вас, сеньорита: юный Давид – не такой, как мы. Он из другого мира, возможно, даже с другой звезды.

Сеньора Девито весело смеется.

– Я забыла! Забыла! Давид – наш гость, наш зримый гость с незримой звезды!

– Может, на небе не двенадцать созвездий, – говорит мальчик, пренебрегая насмешкой. – Может, есть всего одно созвездие, просто вам его не видно, потому что оно слишком большое.

– Но тебе его видно, да? – говорит Дмитрий. – Каким бы большим ни было, тебе его видно.

– Да, мне видно.

– И как оно называется, юный владыка? Каково имя у этого единого большого созвездия?

– У него нет имени. Его имя грядет.

Он, Симон, поглядывает на Инес. Губы у нее поджаты, она осуждающе хмурится, но не произносит ни слова.

– У птиц есть свои карты неба, со своими созвездиями, – говорит сеньора Девито. – Они с помощью своих созвездий выстраивают полет. Преодолевают громадные расстояния над океаном без всяких ориентиров в нем, но все равно знают, где они. Хотел бы ты быть птицей, Давид?

Мальчик молчит.

– Если б у тебя были крылья, ты бы уже не зависел от своих ног. Не был бы привязан к земле. Был бы свободным – вольным существом. Тебе бы хотелось так?

– Мне уже холодно, – говорит мальчик.

Дмитрий снимает с себя куртку санитара, набрасывает на Давида. Даже в смутном свете видны густые темные волосы, укрывающие грудь и плечи Дмитрия.

– А как же числа, Давид? – спрашивает сеньора Девито. – Помнишь, у нас на днях был урок, посвященный числам, и ты нам рассказывал, что звезды – это числа, но мы тебя не поняли, то есть поняли не до конца. Мы не поняли, да, Дмитрий?

– Мы силились своими умами, но понять не смогли, это оказалось выше нас, – сказал Дмитрий.

– Расскажи нам о числах, которые ты видишь, когда смотришь на звезды, – говорит сеньора Девито. – Когда ты смотришь на Иру, красную звезду, например, какое число возникает у тебя в голове?

Настал черед Симону вмешаться. Но не успевает он открыть рот, берет слово Инес.

– Думаете, я не вижу вас насквозь, сеньора? – цедит она. – Вы делаете милое лицо, изображаете невинность, но сами все время насмехаетесь над ребенком – и вы, и этот человек. – Она сдергивает куртку Дмитрия с плеч мальчика и в ярости швыряет ее в сторону. – Стыдитесь! – В сопровождении Боливара она устремляется прочь, толкая перед собой кресло по бугристой лужайке. В лунном свете он, Симон, успевает глянуть на мальчика. Глаза у него закрыты, лицо расслаблено, на губах – удовлетворенная улыбка. Он выглядит младенцем у груди матери.

Ему полагается двинуться следом, но он не может не позволить и себе вспышку гнева.

– Зачем смеяться над ним, сеньора? – спрашивает он. – И ты туда же, Дмитрий. Зачем называть его юным владыкой и кричать ему вслед «Слава!»? Ты считаешь, это смешно – потешаться над ребенком? У тебя что, нет ни единого человеческого чувства?

Отвечает Дмитрий.

– А, да ты заблуждаешься во мне, Симон! Зачем мне насмехаться над юным Давидом, когда лишь в его власти спасти меня из этой адской пропасти? Я зову его своим владыкой, потому что он и есть мой владыка, а я его покорный слуга. Все вот так просто. А ты сам? Он же и тебе владыка, и разве сам ты не в своей собственной адской пропасти, разве не вопиешь ты оттуда, чтобы тебя спасли? Или ты решил держать рот на замке и жать на педали велосипеда своего в этом захолустном городке, пока не осядешь в доме престарелых со своим похвальным листом за хорошее поведение и с медалью за достойную службу? Безупречно прожитая жизнь тебя не спасет, Симон! И мне нужно, и тебе, и Эстрелле, чтобы явился кто-то и встряхнул нас новым ви́дением. Не согласна ли ты, любовь моя?

– То, что он говорит, правда, Симон, – произносит сеньора Девито. Подбирает куртку Дмитрия оттуда, куда ее бросила Инес («Надень, amor, простудишься!»). – Я готова за это поручиться. Дмитрий – самый приверженный последователь Давида в целом свете. Он любит его всем сердцем.

Она, похоже, искренна, но с чего ему, Симону, ей верить? Она, может, и заявляет, что сердце Дмитрия принадлежит Давиду, но его, Симона, сердце подсказывает ему, что Дмитрий – лжец. Чьему сердцу верить: сердцу убийцы Дмитрия или сердцу Simón el Lerdo, Симона Тугодума? Кто знает? Без единого слова он разворачивается и, спотыкаясь, бредет на свет больницы, где Инес уже уложила мальчика в постель и растирает его ледяные ноги ладонями.

– Прошу тебя, проследи, чтобы у этой женщины больше не было контактов с Давидом, – велит она. – В противном случае мы забираем его из больницы.

– Почему ты сказала, что она смеется надо мной? – спрашивает мальчик. – Я не видел, что она смеется.

– Нет, тебе не увидеть. Они смеются над тобой исподтишка, оба.

– Но почему?

– Почему? Почему? Не спрашивай меня почему, дитя! Потому что ты говоришь странное! Потому что они дураки!

– Можешь забрать меня домой прямо сейчас.

– Ты хочешь домой? Ты это имеешь в виду?

– Да. И Боливар. Боливару тут не нравится.

– Тогда поехали немедленно. Симон, заверни его в одеяло.

Однако путь наружу преграждает сеньора Девито, Дмитрий – при ней.