Смерть, идущая по следу… (интернет-версия)

Что же происходило на вокзале в городе Серове в 7 часов утра 24 января 1959 г.? Формально говоря, Георгий Кривонищенко, недовольный скаредностью завхоза Людмилы Дубининой, не выдавшей карманных денег, решил заняться сбором подаяния, другими словами, то ли изобразил из себя «калика перехожего», то ли обычного «нищеброда», и с шапкой наперевес и песней во всю глотку направился в обход вокзала. Мы знаем, что Кривонищенко и Слободин были мужчинами артистичными — играли на разных музыкальных инстументах (гитара, мандолина, аккордеон), неплохо пели и были не лишены того дара, что артисты называют «сценическим обаянием». Так что в самом по себе факте песнопения в общественном месте нет вроде бы ничего необычного (автор должен скромно признать, что в далёкие уже студенческие годы сам орал в стройотрядах безумные песни, в погоне за девушками ходил по карнизу пятого этажа и даже прыгал с третьего этажа на голую землю без всякого ущерба для здоровья, кстати! Так что по-человечески такого рода эмоциональные всплески вполне понятны.). Однако в истории того, «как Георгий Кривонищенко собирал подаяние» есть несколько несуразностей, которые придают ей вид крайне недостоверный и нелогичный.

Начнём с того, что вокзал в Серове к моменту прибытия группы был закрыт. Другими словами, вокзальный буфет также был закрыт и сбор денег на покупку там конфет был лишён всякого смысла. Но ладно, мы можем предположить, что буфет открылся бы через полчаса — поверим в это безоговорочно. Однако, если мы вспомним, что по карманам членов группы было рассовано почти 2000 руб. наличных денег, то сбор пресловутого «подаяния» вообще лишается всякого рационального смысла. Сколько бы мелочи накидали Кривонищенко сердобольные бабки и дедки, жмущиеся друг к дружке на ветру под козырьком крыши запертого вокзала? 3 руб.? 5 руб. медяками? Неужели кто-то думает, что в его шапку какой-то придурок бросил бы целый рубль или червонец? Конечно же, нет, никто бы Георгию таких денег не дал. При особенно настойчивом приставании ему в лучшем случае могли бы посоветовать «вымыть рожу и пойти работать», а в худшем — вмазали бы хорошенько «по щщам». Город-то известно какой — уральский, рабочий. Народ наш, конечно, постой и сердобольный, но только до известных границ, а потом из-под полы извлекаются разного рода слесарные инструменты (напильники, молотки и зубила) и наглого попрошайку отхаживают по «самое не балуй». Поэтому в СССР и нынешней России сбор подаяния во все времена был промыслом не то чтобы слишком опасным, но весьма специфичным, так скажем. При всём своём энтузиазме Кривонищенко собрал бы жалкие копейки… Если кто не знает, подскажем, что конфеты «мишка на севере» стоили в ту славную пору «победы социализма в основном» (это формулировка XXI съезда КПСС) 180 руб. за 1 кг. — что равнялось стоимости почти 9 бутылок водки. Георгию на полкило таких конфет деньги надо было собирать неделю, если не более… Между тем, у одного только Рустема Слободина, коллеги Георгия Кривонищенко по работе в закрытом городе, лежало в кармане 300 руб. — конфетами можно было объесться до конца похода.

Глупо повёл себя Георгий? Безусловно! И на первый взгляд, и на второй…

Причём глупость поступка Георгия Кривонищенко лежит даже не в плоскости реализации бизнес-проекта по сбору денег. Помимо чисто финансовой стороны дела существует ещё и так называемый «репутационный ущерб». Для инженера, работающего на особо режимном объекте, он потенциально сулил массу неприятностей. Специалист, имеющий допуск к совсекретным сведениям (а в 50-х гг. практически весь инженерно-технический персонал атомных производств имел допуск третьей категории из четырёх возможных. Таких допусков, к слову, не имело подавляющее большинство членов ЦК КПСС), должен был являться безупречным во всех отношениях человеком. Это означало как отсутствие вредных привычек (алкоголизма, наркомании, склонности к азартной игре на деньги), так и любых антисоциальных проявлений в поведении (склонность к дебоширству, бродяжничеству, жестокость в семье, нетрадиционная сексуальная ориентация и пр.). Гомосексуалист, например, не имел шансов получить допуск к гостайне и быть оформленным на работу, требовавшую таковой. В подобного рода требованиях режимных органов к персоналу крылся глубокий смысл — человек, ведущий безупречный с точки зрения социальной приемлемости образ жизни, не может стать объектом шантажа, манипулирования и вербовки вражеской разведкой. Подходы противника к такому человеку максимально затруднены.