— Да что он может говорить? Отрицает все, естественно. Но я его дожму, ты не сомневайся. Я и раньше был уверен, что он виновен в том изнасиловании, только его железное алиби меня смущало. А теперь у меня руки развязаны. Кроме того, сегодня я узнал, что он завязан с транзитом наркотиков.
— Когда вы его задержали?
— Около двух часов дня…
Разговор с Ольшанским облегчения не принес. Чувство опасности не утихало, и Настя решила попробовать отвлечься хоть на что-нибудь. Она вышла на кухню, где Чистяков уже разложил на столе свои книги и углубился в работу.
— Лешик, давай устроим свой собственный праздник. Вдвоем. И напьемся.
Алексей поднял на нее изумленные глаза.
— Асенька, что с тобой? Да ты сама не своя от сегодняшних событий. Тебе отдыхать надо, а не праздновать.
— Глупости. У нас сегодня свадьба. В конце концов, мы с тобой шли к ней пятнадцать лет. Убирай свои книжки и доставай шампанское.
— Ты же не любишь шампанское, — заметил Чистяков с улыбкой, но книги все-таки убрал.
— Но больше ничего нет.
— Кто сказал? Есть твой любимый мартини.
— Откуда?!
— Ну как откуда? Из торговой точки, откуда же еще. Я сам его не делаю.
— Лешик, я тебя обожаю!
Она обняла мужа и крепко прижалась к нему.
После выпитого маленькими глоточками мартини ей стало легче. Ледяные пальцы стали теплыми, бледное лицо слегка порозовело, комок внутри словно разжался, и она смогла глубоко вздохнуть.
— Лешик, какие у нас планы на завтра? — спросила она, расслабленно откидываясь на спинку стула и вытягивая ноги.
— Спать, спать и спать до полного умопомрачения. А там посмотрим.
— Господи, хорошо-то как, — блаженно протянула Настя. — Мы выспимся, а потом ты поведешь меня гулять. Мы будем гулять долго-долго, пока у меня ноги не заноют, потом пообедаем и сядем за работу. Я уступаю тебе компьютер.
— А как же ты? Опять будешь на машинке стучать?
— Мне машинка еще дня два не будет нужна. Я сначала прочитаю книжку полностью, от начала до конца, чтобы «въехать» в стиль автора, в его замысел. И только после этого начну делать перевод. И потом, если я вещь предварительно не прочту, мне любопытство мешает переводить. Мне же интересно, что будет дальше, чем дело кончится, поэтому так и подмывает перестать печатать русский текст и завалиться на диван читать.
— Понятно. Кстати, Асенька, я хотел тебе напомнить, что наше супружество подразумевает и общий бюджет. Ты об этом не забыла?
— Я об этом как-то не думала, — призналась Настя.
— Вот и напрасно. И поскольку заработки у меня бывают довольно приличные, я думаю, тебе нет смысла больше заниматься переводами. Может, договоримся, что это в последний раз?
— Не сердись, Лешик, но — нет. Во-первых, я привыкла так проводить свой отпуск. И во-вторых, мне это нравится и позволяет поддерживать знание языков. А в-третьих, я терпеть не могу просить деньги. Предпочитаю иметь свои.
— Аська, твоя независимость приобретает оскорбительные формы, — рассмеялся Чистяков, но глаза его помрачнели, и Настя поняла, что он обиделся.
Она уже собралась сказать ему что-нибудь ласковое, чтобы сгладить неловкость, но в этот момент зазвонил телефон.
Это был Юра Коротков, и голос у него был странный.
— Ася, ты трезвая? — спросил он первым делом.
— Обижаешь, начальник, — пошутила она. — Ты когда-нибудь видел меня нетрезвой?
— Но у тебя и свадьбы никогда не было. Соображать можешь или не приставать к тебе сегодня?
— Приставай. Есть новости?
— И еще какие. Ты стоишь или сидишь?
— Стою.
— Тогда сядь.
Настя подтащила телефонный аппарат к креслу и уселась поудобнее.
— Ну, села.
— Сегодня в десять утра в Кунцевском загсе застрелили невесту. Я только недавно узнал. Там были ребята из округа, группу с Петровки не вызывали.
— Что?!
— Погоди, Ася, это еще не все. Одна из девушек-невест рассказала, что вчера, накануне свадьбы, она получила письмо в белом неподписанном конверте. Догадываешься, что в нем было написано?
— Не может быть, — прошептала она внезапно охрипшим голосом и судорожно откашлялась. — Ты меня разыгрываешь.
— Ни в одном глазу. Так что оставь в покое своего Артюхина, он к этому никакого отношения не имеет. Тут что-то другое, посерьезнее.
— Юрка, я ничего не понимаю. Два одинаковых письма и два совершенно одинаковых убийства? Оба в один день, в загсах, и оба раза погибли не те девушки, которые получили письма? Этого не может быть. Так не бывает.
— Подруга, ты изменяешь сама себе, — заметил Коротков. — Это же ты постоянно твердишь, что в нашем деле нет таких слов. В жизни бывает все что угодно.
— Ты прав. В жизни бывает все что угодно, — задумчиво повторила она. — Но все должно иметь свое объяснение. Надо только его придумать.
— Правильно. Вот и займись этим.
— А что Шевцов? Сделал фотографии?
— Сделал. Хочешь посмотреть?
— Хочу.
— Когда?
— Давай завтра. Можешь?
— Я-то могу, да боюсь, меня твой новоиспеченный муж прибьет.
— Не прибьет. Приезжай завтра с утра, часам к одиннадцати.
— Ладно. Делаешь из меня камикадзе…