Смерть и немного любви

— Не обязательно. Любопытство, конечно, разбирает, но для дела значения не имеет. В конце концов, я с понедельника в отпуске.

— Опять ты врешь, Настасья, — с досадой покачал головой отчим. — Пока мы с тобой здесь сидели, ты на телефон-автомат раз десять поглядела. Жетон дать?

— У меня есть.

— Давай звони быстро и пойдем, неудобно так надолго уходить.

Настя благодарно чмокнула его в щеку и набрала номер заведующей загсом.

— Ну что там? — спросила она без предисловий, когда к телефону подозвали Короткова.

— Ничего нового, — уныло ответил тот. — Фотографа, Шевцова этого, отпустили в лабораторию печатать снимки. К вечеру обещал все сделать. Может, на них что-нибудь увидим. Всех присутствующих проверяем на знакомство с потерпевшей и с Артюхиным. Оружия не нашли. В общем, тяжко. Народу много, но нельзя их держать здесь до бесконечности, всех ждут гости. Придется отпускать.

— Посторонних не обнаружили?

— Нет. Все, кто есть, приехали с брачующимися. Гости, родственники, свидетели. Ни одного подозрительного лица.

— Значит, успел сбежать.

— Значит, успел, — подтвердил Коротков с тоской в голосе. — А тебе как празднуется?

— Кусок в горло не лезет. Ладно, счастливо.

Они вернулись в зал как раз в тот момент, когда Даша и Александр в очередной раз целовались. Настя сразу наткнулась на вопрошающий взгляд Чистякова.

— Ну что там? — тихонько спросил он, невольно повторив те же самые слова, которые сама Настя только что сказала Короткову.

— Где?

— Ты же звонить ходила.

— Как ты догадался?

— А то я тебя не знаю, — усмехнулся Чистяков. — Аська, я человек с нормальной психикой, и преданность работе меня не раздражает. Может, я тебя как раз за это и люблю.

— Да? А я тебя люблю за другое.

— За что же, интересно?

— За то, что ты меня знаешь и не раздражаешься. Давай выпьем.

— Я за рулем.

— Ну просто подними бокал. Я тост скажу.

Настя решительно поднялась с места с бокалом в руке.

— Можно мне несколько слов? Те, кто меня давно знает, наверное, удивляются, с чего это мы с Алексеем решили оформить наши отношения. Поэтому я скажу, чтобы не было недоразумений и недомолвок. Оказывается, я много лет не понимала, что люблю его. Я думала, что он просто очень хороший человек и я к нему привязана. А потом я вдруг поняла, что он — единственный и я его люблю. И как только я это поняла, мы сразу помчались в загс подавать заявление. Вот!

— Что — вот? — подал голос Павел Иванович с другого конца стола. — Не вот, а горько!

— Горько! — подхватили остальные.

* * *

Черное и белое, белое и черное. Женихи и невесты, невесты и женихи… О господи, как я вас всех ненавижу!

Я ненавижу всех черных, потому что черное — это зло.

Я ненавижу всех белых, потому что белые меня отвергли.

Я надену черное и буду смотреть на вас, выряженных в белые одежды, копошащихся там, вдали от меня. Ибо вы никогда не приблизитесь ко мне.

Ибо вы меня отвергли…

* * *

Домой они вернулись рано, еще не было семи часов. Первым делом Настя сняла костюм и влезла в уютный, удобный домашний халат. Она очень уставала, когда приходилось носить «приличную» одежду и туфли на каблуках, и чувствовала себя свободно и комфортно только в джинсах, свитерах и кроссовках.

Напряжение ее не отпускало, и она никак не могла сосредоточиться на простых домашних делах. Надо ли готовить ужин, или того, что они съели в ресторане, организму хватит до утра? Приглашать ли на завтра гостей или пренебречь традициями? Где газета с программой телепередач?

Она помнила, что должна что-то сделать, кому-то позвонить, но никак не могла вспомнить, кому и зачем. В ресторане, при гостях и родителях, ей удавалось держать себя в руках, но теперь страх полностью овладел ею. Она понимала, что должна, обязана поговорить с Лешей, потому что если Артюхин в самом деле решил на нее воздействовать, то ее муж находится под такой же угрозой, что и она сама. Но, может быть, Артюхин не замешан в сегодняшнем убийстве Галины Карташовой? Может быть, все это не более чем чудовищное совпадение?

Наконец она сообразила, что собиралась звонить Ольшанскому.

— Должен тебя огорчить, Каменская, — сообщил ей Константин Михайлович. — Артюхина я задержал, а вот пальцев его на письме нет.

— А чьи есть? — глупо спросила она.

— Чьи-то есть, но чьи — неизвестно. Мне Коротков звонил, так что я в курсе твоих приключений в загсе. Мы, конечно, возьмем отпечатки у всех, кто там присутствовал, и сравним со следами на письме. Но это долгая песня.

— А что Артюхин говорит?