Смерть 2

– Нет. Это еще не любопытно, – продолжил Эдик, – куда любопытней метаморфоза, которая с большинством этих прямых линий происходит в дальнейшем. Обычно все заканчивается тем, что прямая замыкается сама на себя и превращается в окружность. Я называю этот процесс "окаруселиванием", а по-научному этот процесс можно назвать процессом пи-ще-ва-ре-ни-я. Человек делает из себя карусель, замкнутое безотходное производство. Искать пищу на стороне требует целеустремленности. А целеустремленность – это так утомительно. Особенно, когда знаешь, что все что тебе нужно, у тебя уже есть, причем в виде, готовом к употреблению. Человек не выдерживает искушения и начинает есть сам себя. Он и рот, и кишки, и завтрак, и обед, и ужин и все что между. Процесс этот затягивающий, остановится сложно. Человек – пастбище внушительных размеров. Но рано или поздно жрачка заканчивается. Карусель сделала круг. Человек достигает точки, которая одновременно есть конец и начало. То место, в котором он стал себя есть, превратилось в место, в котором все уже съедено. А так как человек разучился есть что либо, кроме себя, то это место есть отсутствие дальнейшего пропитания. И что тут происходит?

– И что тут происходит? – спросил Федор.

– Тут происходит фантастически банальный фокус. Человек не замечает этой точки, не замечает того, что еды больше нет и продолжает жрать себя дальше, а так как он полностью из еды превратился в говно, то он начинает жрать свое говно, а так как он уже «каруселька», ему от этого становится еще веселей. Только изредка по утрам он чувствует неприятный привкус во рту.

– Зачем же он все это время коллекционировал свое говно? – спросил Федор.

– Он его не коллекционировал. Он просто не может от него избавится. Он же замкнутая система. Все до капли остается в нем. В общем, он продолжает свое вращение, проходит еще один круг, потом еще и еще. Человек катится колесом – из одного мира в другой, потом в третий, потом в очередной. Декорации меняются, становятся все изысканнее. Мечты сбываются все быстрее. Жрачка становятся все вкуснее. Сексуальные партнеры все более мастеровитыми. Деньги все более бесплатными. Его манеры не сходят с обложек глянцевых журналов. И воняет от него все ароматней и ароматней. И уже по утрам у него не только привкус во рту, а целые куски говна, хорошие такие куски, породистые. Он чистит зубы, сплевывает целый день свои экскременты, которые теми же вечерами будет жевать с помощью ножа и вилки в шикарных ресторанах в обществе очаровательных дев, которые также не выходят из дому без освежителя рта. Короче, карусель крутится и с каждым кругом человек становится все говнее и говнее. Анальное отверстие прочно сливается со ртом и карусель превращается в центрифугу. Ну и так далее.

– И чем все это заканчивается? – спросил Федор.

– Понятия не имею. Это тоже в своем роде бесконечный процесс. Жизнь такого человека бесконечна, потому что никому не интересно, чем она закончится. Лучше ответь на вопрос?

– Давай.

– Знаешь, как на этой схеме выглядит Бог? – Эдик ткнул на листок бумаги. На листке была нарисована линия и окружность.

– Как? – спросил Федор.

– Ты хоть подумай.

– Не хочу. Говори так.

– Бог – это финиш, – сказал Эдик и поставил на линии жирную кляксу.

– Не понял, – искренне сказал Федор.

– Это просто, – продолжил Эдик. – Вот ты мчишься по дороге с дикой скоростью и ты только тогда вспомнишь про дорогу и скорость, когда перед тобой появился финиш. Тут же вся твоя предыдущая жизнь становится беспросветным детством. И когда ты уткнешься в финиш, все твое прошлое ловко складывается, как матрешка, вся твоя родословная превращается в одну большую, упрямо улыбающуюся куклу. И от тебя остается большая красивая клякса.

– Это, типа, ты выпал в Нирвану? – спросил Федор, когда Эдик перестал рвать ручкой салфетку.

– Нет, – махнул рукой Эдик, – нирвана – это другой трюк. Нирвана – это когда человек сам тормозит себя до полной остановки и тогда он не превращается в кляксу. Он превращается в ничто, то есть просто исчезает. А в случае с кляксой, человека догоняет настоящая смерть. Понимаешь?

Федор взял разорванную салфетку, покрутил ее в руках.

– Короче, человек может быть или прямой, или окружностью или сдохнуть с помощью Бога? Это все что имеем из вариантов?

– Я не сказал, что это все варианты, – недовольно сказал Эдик, – вариантов полно.

– Расскажи про них, – попросил Федор.

– Я что тебе? Андерсен? Я не коллекционирую варианты и не составляю энциклопедию. Я просто рассказываю, с чем я столкнулся в процессе изучения тебя.

– Меня? – не понял Федор, и снова посмотрел на салфетку – И кто я?

– Думай сам. Тобой я ищу узел. Ты для меня не больше, чем инструмент, деталь компаса.

– Спасибо, друг, – хмыкнул Федор.

– Извини, я пошутил, – примирительно улыбнулся Эдик, – на самом деле мы с тобой почти одно и тоже.

– И кто же мы?

– Мы – два придурка, не желающие спать в ночь перед расстрелом.

Другая беседа Федора и Эдика.

– Не знал, что ты христианин, – сказал Федор.

– Так знай. Кстати, ты слышал байку про китайского Антихриста?